Золотая рыба
Шрифт:
– Саша, я могу тебе о морячке, – нервно предлагает Настя.
Дуновение. Ветерок от города, с воды, с океана. Океан в ночи несёт ей ветер надежды. Она выйдет из путаной выдумки на эту сторону зеркала, и более никогда в него не войдёт. А пока она тут, рядом – убогие зверушки. И рядом… Настя. Её смущённое лицо. Сандра не прочь говорить, но дело подруги новоявленной – не говорить, а слушать. Как в дороге.
…Там Сандра глядит в окно вагона на поля, луга Родины, и – удивлённо: «Сюрреализм… Некоторые философы трактуют жизнь как сон».
Сандра любит историю философии. От наивных космогоний древних – в гору современности, будто на площадку, откуда вид новых горизонтов. Внимает ученица, хоть и далека от наук, которые штудируют в государственном уважаемом университете. И вдруг о маме, о «матери»… И готова… о морячке.
– Идите в избу, – выглядывает из дверей Рита. – Слыхали, как тут поют?
Маргарита Трофимовна под впечатлением народного творчества. Паспорта обменены ею на матрасы, притащенные ими со склада. Две другие не комментируют. Их объём информации давно озвучен ими. Валя: «Болел, судороги, умер» (о ребёнке). Галя: навес, баня, шифер, сарай, господи, прости!
В конце другого ряда коек спят эти трое, утомлённые дорогой. Впервые не толкает поезд, не мигают в окнах фонари станций. Сандра днём рухнула на свежую кровать, увидев и во сне женскую баню. Бабушка Надя говорит: «Баню видеть к трудностям, которых не планировал».
Настя на кровати рядом. Она тяжело дышит, …плачет? Ну, да. Дотрагивается до руки, как с Верунькой.
Настя утирает лицо, и – тихо:
– …я про «морячка»…
– В Одессе?
– Да. Его зовут Славко. Загорелый брюнет, весь волосатый.
– На пляже?
– Он не любит пляж.
– Но ты говоришь: «весь волосатый», – и – догадка!
Сандра рыжая и лицо алое в этот миг.
– Я хотела в Одессу, а не… сюда. Но там… СлавкО…
– Он там живёт? Или бывает на отдыхе?
– Что он забыл в Одессе, чтоб жить, отдыхать… – с обидой. – Он приходит в Одессу на «Христо Ботеве». Он механик на этом судне…
Молчание. Наверное, спит.
«Весь волосатый», загорелый (тоже весь) болгарин. Одесса… Н-да, такое откровение про «морячка»… «Ещё один поворот!» Будто с горки на бортовой машине: резко набок.
Да, натворила дел ты, стесняющаяся родного розового тела… Тот, кто едет от себя, никуда не едет, а уходит в зеркало, и… кульбиты… Мозги набекрень.
«Александрина…», – кто-то поёт в вышине.
Завтрак. Еда – никуда! Дома вкуснее, да и в вагонном ресторане. Объявляют: время покинуть этот курорт. Матрасы – в обмен на главные документы – прямо в руки Рите (Маргарите Трофимовне). Зажав истерику, она идёт в контору. Обратно такая же: и в руках не только паспорта, но и… билеты. Ничего никому не отдаёт. Руководящая роль её утомляет. Документы – в пакетик, который где-то прячет. Где – никто не видит. Успокоить бы её, но она противная
– …пройти этап превращения, некую страшную сказку. Или Клондайк… У Джека Лондона на Аляске добывают золото, золотая лихорадка…
Настя кивает: или читала, или хотела бы лекцию…
– …так вот, у Джека Лондона главное: найдут золото или не найдут. Это испытание, но объективное, внешнее… А я говорю о внутренних переменах…
– Ох, Саша! Ох, Александра, драть тебя некому! Я на месте твоих папки и мамки запретила бы тебе это путешествие! – обрывает Рита, не дав развить идею, а Настя так внимательна! О, если бы так внимали мама и бабушка!
– Маргарита Трофимовна, мой документ у вас?
– У меня, а что такое?
Сандра – вплотную к этой мелковатой против неё тётеньке, видимо, никогда не игравшей в регби, футбол и баскетбол (в эти игры неплохо играет Сандра), разряды по волейболу и теннису.
– Откройте мой паспорт, там моё имя. Меня зовут Алек-сан-дрина.
Чем чревато имя Александрина? Могут называть Сашей. Но этим людям она представилась именно так. Она недавно Саша. Дома она Сандра, в интерпретации папы – Сандрина.
– Да, я вам назвала имя Саша (так понятней, демократичней), но я не Александра! Я Александрина Георгиевна Семибратова! Ай ченч май нейм, ай ченч май фейс». С английского: «Я меняю своё имя, я меняю своё лицо…» Понятно? И не перебивайте. Когда вы говорите, я не перебиваю, хотя вас иногда стыдно слушать.
– … стыдно? – не ожидала Рита.
– … о том, как бьют «по морде». Вы так называете своё лицо, свой фейс…
Настя хихикает.
– Простите меня, девочки! Так трудно с мужем, который пьёт…
– Ты не виновата, Рита, – Валя глухо, будто в банку.
– Господи, спаси! – молитва Гали.
Но Рита добавляет:
– Дома ей, в Москве плохо, в МГУ! В культурном богатом доме! Но на востоке обломают тебе рога!
– Выйдем, – кивает на дверь Настя.
У домика на лавке никого.
– …И как это мне «обломают рога»?
Не уйти ли ей от демократки Саши, не вернуться ли к аристократке Сандре (это имя, как отринутое счастье). Её окатывает счастьем, как душем. В будущем – счастье! Возникнет, будто порт под солнцем! Он – счастье. Порт, корабли-миражи. Её счастье – один из миражей?
– У Риты ни рогов, ни копыт.
– Нет рогов, говоришь, у этой тётки?
– У козы. Рога ей обломал козёл. Пьяный…
Они хохочут. Нет, Настя – не какая-то тупица!
И вновь интеллектуальная тема, прерванная грубой Ритой:
– …пройдя адовы круги, я, наконец, воскрешу папу…
– Разве он умер?..
Да, это не понять, необходимы детали. Папа. Бедный папа. Она и в этот миг ощущает унылый запах папиной квартиры, берлоги курильщика, который дышит через сигарету. От нормального воздуха кашель, нервы. А табак умиротворяет. Дым даёт ровное дыхание и ровное течение мыслей. Папа говорит, и Сандра живёт во вселенной. Ей плевать на «морячка»… У неё никогда не будет никаких морячков! И камбалу она не намерена видеть!