Золотая рыба
Шрифт:
В дороге нелегко: кувшин, кипяток в титане; варежка для мытья, губка, мочалка. Но, по мнению бабушки и мамы одеяния подлежат капитальной обработке. Руки крепкие и умные, да и гены работают каких-то прабабок, не имевших ни рабынь, ни техники.
Приняв душ, надев чистое, вернулась в каюту: Настя так и глядит в океан.
– Это, видимо, пролив Лаперуза!
В иллюминаторе нет берегов в этом проливе.
Выходят на палубу. Ни джонок, ни дельфинов, ни берега, а только волны, волны… Широта океана отменяет реализм.
На
Деньги выданы в Екатериненке, которая для лиц мужского пола, обитателей города Находки, «яма» (образ Александра Куприна).
Отобедав, отдыхают в холле (ковры, бордовые диваны), беседа о культурных материях.
– В рассказе Томаса Манна «Господин из Сан-Франциско» именно такой корабль… Я могу концепцию…
На других диванах интеллигентная (как у Томаса Манна) публика. Семейная пара, поодаль – пара учёных. Так выглядят молодые люди, один в модных очках.
И тут мимо – Рита, Валя и Галя. Настя – спиной, а то бы глупый крик: «Девочки, идите к нам!» У этих тёток вид провинциальный. Они, будто вышли на сцену из другого спектакля. Они с Настей – главные героини, плывут на круизном лайнере… Они две богатые девушки. Обе эрудированные. Выдумывает и огорчена: её подруга – в той же мятой юбке и не опрятной кофте. Не те детали. Ищет в Чеховских и Бунинских рассказах, подбирая более верную аналогию.
Любимые писатели с ней, будто они – её семья тут, где нет ни мамы, ни папы, ни бабушки, ни сестрёнки Вероники (Веруньки). Джек Лондон… О, Грин! Она – бегущая по волнам! Будто в опьянении, которого никогда не испытывала, она с теми, кто на пароходах, на кораблях плывут, зная куда и что будет в конце этого плаванья и чего от этого плаванья ждать.
И вот она на палубе не с этой непонятной девушкой, – рядом молодой джентльмен: «Сандра, я из Сан-Франциско. Меня зовут Джек». Нет, Том. «Да, Томас», – она под кружевным зонтиком (не в брюках, а в юбке).
Вдруг она повстречает какого-то… Томаса, сильного, умного. У него нелёгкая планида, и вот теперь перед ним она, которая поймёт его душу. «Я понимаю вас, Том», – говорит она. Корабль плывёт в открытом море, но впереди маячит тёплый берег их сбывшихся надежд…
От фантазий – в реалии, где она не Сандра, интеллигентная, а Саша простоватая, как эти её попутчицы. И какая-то бесполая, в брюках, а не в юбке…
Вечером музыка. Танцы на крытой палубе для студентов.
Настя в углу на лавке наблюдает тех, кто танцует, и Сандру, которая выпрыгнула, не дожидаясь ничьих приглашений. Танцы невинные, не для флирта. Далеко не у всех, а тут ни у кого, нет таких джинсов и такой модной футболки. Она ощущает себя на провинциальной дискотеке. Ребята не только видят в ней ровню, но и поглядывают с уважением. Танцуя в кругу, они веселятся на зависть другим.
В кратком антракте
И тут – поддатые тётки вербованные, один в один удалая «Кабирия», которая вела машину, не опрокинутую пьяным водителем. Кривляньями, грубыми нетрезвыми выкриками они сбивают ритм молодёжного драйва.
И на этом корабле вроде песенки про камбалу:
– Мать-перемать! Мы научим их плясать!
– Это что такое! А, ну, пошли вон! – командир отряда Саша предлагает: – Давай-ка, выведем этих гражданок…
Не философский факультет, – рыбный: девиц – толпа, парней мало. У двери на палубу ставят дежурных.
Командир отряда Саша удивляет:
– А ты, правда, как эти, вербованная? Вербованные – ходячее зло у нас во Владике. Мне вон та намекнула: «Не обижайте нашу девочку», – кивает на Риту.
Какая идиотская забота!
У стены на лавке тихие: Рита, Валя, Галя… Настя с ними. Глядят так, будто пришли заложить её перед новыми друзьями.
– Я не поверил, – добавляет он. – Вербованные – это те, кто на рыбные промыслы, договоры у них на эту работу…
– В философском плане: нами подписан контракт. Когда родились. Договор на эту жизнь.
Парень доволен ответом и, видимо, решает, что Сандра (она назвала ему нормальное имя) не имеет отношения к этой малограмотной публике. Но ей танцевать расхотелось, будто эти танцы не реальны, и надо обратно в то бытие, которое в данной момент и является реальностью Сандры Семибратовой.
– Ты в какой каюте? – уточняет Саша (прямо, тёзка).
– В двухместной.
– В полу-люксе?
– Да. – Но не говорит номер каюты. – Ладно, было приятно познакомиться…
Настя нагоняет в коридоре.
Томик стихов, проверив в другой книге наличие папиных денег, о которых она никому не говорит, но на которые, мало ли, вернётся домой.
– Апухтин – тонкий поэт. «Пара гнедых, запряжённых с зарёю…» На стихи написан романс. Или вот, «Гадалка»: «Ну, старая, гадай иль говори. Пусть голос твой звучит мне песней похоронной…» Он рано умер, не выходя из дома…
– А – в хлебный?
– Он в другом веке, с прислугой. Наша теперь приходит иногда. У неё имя Липа. Олимпиада.
– Да? – не верит, и нет охоты говорить.
…Впереди остров Крит, туда везут группу рабов, пленённых критянами в Афинах, бросив на нижней палубе, кормят и поят. Их ждёт игра со смертью в облике быка Минотавра, на растерзание которому отдадут этих бедолаг. С тех пор, как они покинули Грецию, – смертники, и плывут навстречу гибели.
Нереальное путешествие на круизном лайнере обрывается ранним утром, как оборвался южный вечер у сопки песенкой про камбалу.
Нервная Рита:
– Вы не готовы?
– Нет-нет, мы готовы, – миролюбивая Настя.