Золотая шпага
Шрифт:
– Ну, разве что не в этой жизни…
– Я думаю, – сказала она с намеком, – тыи в этой успел немало.
Он сделал вид, что не понял, сказал благодушно:
– Это хорошо, в здоровом детском теле — здоровый дух, как говорили древние. А здоровый дух будет стремиться за горизонт, все дальше и дальше… Сначала в дальние страны, потом… потом еще дальше.
Вечером заглянул Внуков. Засядько отложил в сторону бумаги с расчетами и, едва гость, кряхтя, уселся в глубокое кресло, сообщил новость, которая привела подполковника в смятение:
—
– Александр Дмитриевич! – воскликнул Внуков в ужасе. – Вы?.. Поклониться?.. Святым местам? Александр Дмитриевич, вы переработались. У меня однажды с головой тоже было такое, я, помню, надрался да еще целого индюка съел на ночь…
Засядько рассмеялся:
– Думаешь, рехнулся? Такой безбожник да вдруг кланяться иконам? К счастью, святыми могут быть не только иконы.
– Ну, могут быть мощи, ковчеги… ракии или раки, реликвии…
– На днепровских порогах какие могут быть ковчеги? А вот реликвий хватает! В виде мечей Святослава, палицы Кия, топора Руса, палиц дружинников Рюрика… Однажды боги спросили Одиссея, какую жизнь он избрал бы: долгую и мирную или короткую, но полную подвигов? Одиссей выбрал второе. Боги же за отвагу даровали ему жизнь долгую и полную приключений… Не видишь связи? А посетить пороги я просто обязан. В минуты просветления придумал машину, которая облегчит плавание через эти самые пороги. Надобно осмотреть местность. Пусть корабли плавают…
Наступило молчание. Каждый думал о своем. Наконец Засядько подвел итог размышлениям:
– На той неделе я и съезжу. Всю зиму ждал…
– Не стоило бы на пороги, а? Зачем душу бередить? Может, лучше хоть раз в жизни на кавказские воды? Это вошло в моду. Ездят все, кому надо и не надо. Вы бы видели, сколько там бездельников и пустоцветов!
Однажды теплым летним вечером зеваки на одной из харьковских улиц стали свидетелями довольно редкого зрелища. Они увидели незнакомую карету, которую тащила четверка усталых лошадей. Карета была ветхой, однако в городе, где имелось всего три кареты, появление четвертой стало событием. Знатоки тотчас же определили, что экипаж заграничной работы, и это еще больше разожгло любопытство.
Карета свернула на Сумскую улицу и там остановилась. Из нее вышел высокий, атлетического сложения военный. Широкие плечи облегал старый потертый мундир, на ногах были истоптанные сапоги. За ним вылез другой военный, в чине подполковника, с длинным бледным лицом, взял небольшой чемодан с веревочной ручкой и сумку с вещами. Военный подошел к дверям каменного дома, дернул за шнурок.
Так генерал Засядько прибыл в Харьков. Он любил этот небольшой городок, который протянулся с севера на юг, как он привычно определил из кареты, на две версты, а с запада на восток – на три с небольшим. Тихие украинские ночи, родной с детства язык… Здесь переночует, а то и на пару суток задержится, если карету починить не успеют раньше.
С порога он оглянулся на строящуюся колокольню Успенского собора и улыбнулся своим мыслям. Начали ее в честь победы над Наполеоном
Карету чинили трое суток. Правда, он не отрывался от расчетов, все бумаги возил с собой, и теория ракетной тяги продвинулась еще на шажок. Так, углубленный в расчеты, он и не заметил, что карета двинулась, что катит по степям и гаям, что восхитительные багровые закаты переходят в сказочные тихие украинские ночи, а утром вспыхивают бесподобные зори… Зато стала заметна строгая красота интегралов и туго натянутый ряд дифференциальных уравнений!
Он прибыл на Хортицу, с неутомимой энергией ходил в ледяной воде, замерял глубины, мерил пороги, высчитывал вес падающей через камни воды.
– Плотину пока построить не сможем, – сказал он сожалеюще. – Далеко от Москвы, Петербурга. В полудиких странах вся жизнь идет в столицах, а в остальных городах и весях… так, ждет указаний. Это не Голландия, где каждый город равен столице, а плотины на каждом шагу…
– Значит, ехали зря? – спросил Внуков.
– Я предусмотрел и такое. Свободное плавание все равно можно устроить! Не с помощью плотины, так с помощью изобретенной мною машины. Хоть так, хоть эдак, а река станет судоходной!
Подул резкий ветер. На чистое небо наползла черная туча. Донесся далекий раскат грома.
– Александр Дмитриевич! – сказал Внуков встревоженно. – Гроза будет! А у нас коляска открытая… Надо спешить!
– Успеем, – отозвался Засядько.
Он смотрел на остров, откуда предки его выступали в боевые походы. А гроза все приближалась, приближалась и наконец грянула. Вдали опустилась и стремительно надвинулась на них плотная серая стена дождя.
Засядько бросил последний взгляд на Хортицу и пошел к коляске. Он даже не вздрогнул, не поежился, когда ледяной водопад ревущей воды обрушился на голову и плечи. Просто не замечал ливня, грома и молний.
Бешеные порывы пронизывающего ветра и проливной дождь сопровождали их всю дорогу, целых тридцать верст. Лошади то и дело увязали в грязи, и Засядько с Внуковым, промокшие и продрогшие, терпеливо вытаскивали коляску на твердый грунт.
Измученный Внуков уже ничего не хотел. Единственным его желанием было лечь здесь в поле и умереть. Все, что угодно, лишь бы избежать этой дорожной голгофы. Остальной путь был сплошным кошмаром. Он смутно помнил, что Засядько теребил его и что-то кричал в самое ухо. Очнулся в своей передней. Когда слуги торопливо снимали с него промокшую одежду, заметил на себе плащ генерала. А как же он?
От этой страшной мысли и чувства непоправимой вины Внуков подхватился и снова бросился в ревущую ночь, уже не ощущая ни дождя, ни ветра.
Засядько был дома, сидел у жарко натопленного камина. Лицо его казалось застывшим. Настолько застывшим и бесстрастным, что Внуков испугался и громко воскликнул:
– Александр Дмитриевич!
Засядько повернул к нему голову, сказал с жутким спокойствием:
– Все.
– Что – все?
– Закончил расчеты.
– Господи, в такое-то время! Как убрать пороги?