Золотая шпора, или путь Мариуса
Шрифт:
— Смерти заслуживают нечестивцы!
Курш Бахар пристально посмотрел на старика, который с готовностью съежился и слился с толпой. Верховный жрец загремел:
— Поскольку совершено великое святотатство, не нам определять наказание. Решение должен вынести Митра.
Процедуру, видимо, тренировали. Из-за спины Бахара выскочил мальчик, извлек откуда-то из-за спины коврик, который, путаясь в полах халата, расстелил перед шефом. Бахар опустился на колени, сложил руки на груди и стал пристально изучать линию горизонта, что-то бормоча.
— Плохи наши дела, — шепнул Уго. — Вряд ли Митра скосит
Он как в воду глядел. Не прошло и минуты, как Бахар встал (мальчик тут же выдернул у него из-под ног коврик) и воскликнул:
— Бог наш Митра мудр!
Толпа согласно внимала.
— Решения его справедливы. Он не может ошибаться.
Это было ясно с самого начала.
— Он говорит: наказание за святотатство одно — смерть. Но должны ли умереть все трое или достаточно одной жертвы?
По толпе прошел ропот, смысл которого друзья легко поняли: безусловно, умереть должны все трое. Бахар унял волнение властным жестом и продолжил излагать третейский приговор:
— Бог Митра решил так: завтра на рассвете будет умервщлен один из преступников. Если жертвы окажется недостаточно, послезавтра мы отдадим на заклание второго. Если потребуется, на следующий день будет казнен и третий.
Бурная радость охватила толпу при этих словах. Безусловно, такой вариант представлялся гораздо более зрелищным, чем шоу с одновременной казнью всех троих. Жертвы, понятно, встретили решение Митры с противоположным чувством. Леденящий ужас различной силы тронул их сердца. Они, в общем, и ждали такого исхода. Но нет, наверное обвиняемого, который бы не встречал приговора с надеждой на чудо.
— Кто же должен стать первой жертвой? — перекрывая шум, крикнул Курш Бахар.
Все вновь стихло. Вопрос был действительно интересный.
— Бог Митра сказал: он, — и палец Бахара указал на оцепеневшего от страха Расмуса.
Тут же, как по команде, поднялся неимоверный гам. Жрецы — независимо от цвета халатов и поясов — неистовствовали: орали что-то нечленораздельное, потрясали кулаками, вращали глазами. Пленников, не исключая всегда хладнокровного Уго, охватила паника. В таком бедламе остаться равнодушным не смог даже Ледяной Мартин, король Лиловых Гор. Казалось, наступил конец света. Уго вспомнил картины Сильвестра Сильва, которому здорово удаются всякие апокалиптические сюжеты. Казалось сейчас люди в халатах скопом набросятся на троих несчастных и, позабыв о воле бога Митры, сами определятся с мерой наказания.
Но Курш Бахар воздел руки — и его подчиненные, бурча, успокоились. Вновь настала тишина, нарушаемая лишь шорохом ветра.
— Завтра на рассвете мы принесем тебе искупительную жертву, о Митра! — вскричал Бахар трубно. — Уведите их! — распорядился он, брезгливо махнув рукой в сторону пленников.
До рассвета оставалось часов девять. Пленникам предстояло провести это время в тесном, грязном и заплесневелом полуподвальчике с мощными каменными стенами и без окон — только узкие бойницы под высоченным потолком. Два человека с одной пикой несли охрану внутри помещения. Неизвестной численности караул дежурил снаружи. Пикинеры время от времени переговаривались с "наружниками".
Узники молчали. Каждый думал о своем. Расмус прошел нелегкий путь от отчаяния — к дикой злобе, от нее — к бохогульству,
Прошел час. Уго сказал спутникам:
— Глупо умирать, даже не попробовав спастись. У меня есть план. Я пока подготовлюсь, а потом расскажу, — и он замолчал, так как стражи уже злобно посматривали в его сторону.
Откуда-то из складок своей изодранной одежды Уго извлек нечто сморщенное и бледное. Выглядело это отвратительно, как засушенный эмбрион. Мариус вдруг вспомнил конец пути по Каменному Лесу и корень, который Уго тогда добыл. Как он назвал это растение? Мандолина? Да нет, мандрагора!
Зачем он сейчас достал сухой корень? Неужели это и есть его план?
Изначально сочный, мясистый, за истекшие месяцы корень потерял две трети своего объема.
— Прикрой меня! — попросил Уго.
Мариус передвинулся, сделав вид, что у него просто затекла нога.
Убедившись, что стал невидимым для стражи, Уго уложил мандрагору на камень и в каких-то полминуты своими кандалами растер ее в серый порошок, который собрал в неприметную кучку.
— Белены бы сюда… Ладно. Будем ждать, — шепнул он.
Вскоре стемнело настолько, что страже пришлось зажечь светильник, укрепленный на стене. Тут же им принесли ужин — и, отложив свою пику, служивые принялись за еду. Чавкающие и сосущие звуки заполнили подвал.
Пленникам не принесли ничего. Это был плохой знак. Он ясно говорил о том, что Митра не ограничится одной жертвой. Пленники не питались уже более суток. Голод крепко держал каждого из них за желудок.
"Ну, погодите, собаки!" — со злостью подумал Уго.
— Приготовьтесь! — шепнул он товарищам. Затем, скрючившись, упал с каменной скамьи, и застонал, извиваясь в конвульсиях. Поперхнувшись стражи как по команде повернули рыла в его сторону. Уго царапал ногтями пол. Его тело сотрясали приступы безрезультатной рвоты. Все выглядело настолько натурально, что даже Мариус поверил. Стражи обменялись короткими замечаниями. Затем, подхватив Уго под руки, поволокли к выходу. Уго бессильно повис на их мощных плечах, усердно конвульсируя.
Лишь только эта троица вышла, в помещение вошел один из наружных караульных. Но нескольких секунд, пока в камере не было стражников, Мариусу хватило вполне. Он подскочил к столу и всыпал в остатки еды и питья порошок мандрагоры. Когда в камеру вошел наружник, он застал обоих пленников в максимально смиренных позах в самом дальнем от двери углу.
Чуть погодя вернулся один из внутренних стражей — косой, с висячей бородавкой. Усевшись за стол, он рявкнул на пленников и продолжил прием пищи. Наружник плюнул в их угол (не доплюнул, однако) и вышел. Лишь только закончилось чавканье и сопенье, как распахнулась дверь. Появился второй страж — толстогубый, с мощными надбровными дугами. Он волок Уго и, переступив порог, грубо швырнул несчастного грамотея все в тот же угол. Уго загремел костями и завыл. Судя по свежим ссадинам, в чувство его приводили весьма радикально.