Золотая змея. Голодные собаки
Шрифт:
Дома Люсинда слышит, как за тростниковой стеной братья Ромеро, укладываясь спать, расстилают потники и одеяла, которые дала им донья Доротея. Потом они долго о чем-то говорят и наконец засыпают.
Она ложится рядом со своим братишкой, — тот давно уже крепко спит, — и с какой-то особенной нежностью целует и крепко прижимает его к себе. Вот так, совсем, совсем близко, как будто это Артуро.
Где-то захлопал крыльями и запел петух.
Когда Люсинда и братья Ромеро проснулись, солнце стояло уже высоко, щедро заливая селение золотым светом. На улице народу полным-полно — все торопятся на площадь посмотреть представление ряженых. На индианках красные, зеленые и желтые юбки, яркую пестроту которых немного смягчают спокойные табачные тона пончо, накинутых на плечи мужчин. Шуршат своими накрахмаленными балахонами тогадо;
Праздничная площадь — точь-в-точь наполненная яркими безделушками огромная корзина под голубым необъятным куполом, по которому медленно ползет лучезарный диск, разливая вокруг золотое сияние!
Люсинда, Артуро и Рохе тоже отправились на ярмарку. Девушка надела на себя все лучшее, что только нашлось в доме, так что кажется, будто ее самое вынули из сундука, — голубой испанский платок, белая блузка, зеленая юбка, белая шляпа, туфельки на каблуках. Парни, стараясь не отстать, тоже кое-что отыскали в своих дорожных сумках — новые плетеные шляпы, белоснежные рубашки, кашемировые брюки в черно-серую полоску и башмаки на толстой подошве. А вокруг шеи — красные платки. Артуро — вот франт! — даже прицепил к шляпе ленточку цвета перуанского флага. Люсинда и братья весело болтают, остановившись на углу, там, где среди жбанов, кувшинов и тыквенных плошек расположились торговки чичей, желтым перцем и жареной крольчатиной.
Люсинда и братья болтают без умолку, отправляя в рот кусок за куском и прихлебывая из кружек.
— А праздник нынче хорош, — говорит Артуро.
Рохе тут же откликается:
— Дай бог, чтоб и кончился так же хорошо. А если что случится, не забывай — я твой брат…
Люсинда притворно ужасается:
— Батюшки!.. Еще чего выдумали! Конечно, праздник хорош…
И, повернувшись к торговке, которую почти не видно из-за кувшинов и тыквенных плошек, кричит:
— Сеньора, ну и кусок вы мне подсунули, не прожуешь… Плесните-ка еще глоточек, горло прополоскать…
Ряженые, окруженные кольцом любопытных, поют и танцуют. Одеты они невообразимо пестро — на шее ожерелья из стекляшек и поддельного жемчуга, а на груди и рукавах ослепительно сверкают маленькие зеркальца.
Группа «Корикинга» рассказывает о прекрасной птице, живущей в пуне. Один из ряженых, одетый под цвет оперенья птицы, в черное с белым, поет:
Я красавица — корикинга, люди за это зовут меня гринго… [20]20
Гринго — презрительное прозвище иностранцев в Латинской Америке.
Хор то соглашается с певцом, то отвечает ему злой шуткой, а народ вокруг хохочет, веселится.
Группа «Лиса и овцы» изображает нападение лисы на стадо овец, а «кондоры» поют хвалу владыке гор. Группа «Лентяи» пользуется самым большим успехом, она вышучивает нравы людей и неурядицы семейной жизни.
Один из «лентяев» низким хриплым голосом поет:
Я коня потерял и жену когда-то давным-давно. По коню до сих пор убиваюсь, а жена где, мне все равно.— Что верно, то верно, — одобряет песенку какой-то чоло.
— Верно, если, конечно, конь был стоящий, — добавляет объездчик лошадей из Помабамбы. Свое пончо он перекинул через плечо, а сам до того пьян, что еле держится на ногах.
Женщины, участвующие в сценке, затевают визгливую перебранку: это не муж, а настоящий лоботряс, он и работать-то не хочет, и жена-то ушла от него потому, что надоело
Но «лентяй» не сдается и поворачивает шутку другой стороной:
Работящая жена все равно, что сатана. А неряха и лентяйка будет слушаться меня.Девушки, с туго заплетенными косами, в празднично чистых платьях, заливаются краской, а парни одобрительно гогочут, распространяя вокруг тяжелый запах коки и чичи.
Ряженые после каждой припевки танцуют под аккомпанемент барабанов, арф и скрипок и меняются местами, а потом снова начинают петь, продолжая сценку. Иногда они останавливаются перед галереями и поют что-нибудь лестное расположившимся там богачам и их женам. Те, в приступе филантропии, оделяют поющих пригоршней монет.
Ряженых становится все больше. Они стекаются из верхних и нижних селений по всем мало-мальски доступным тропинкам, и каждую группу сопровождают музыканты — индейцы или метисы. Самодельные скрипки жужжат, точно мухи, струны арф, натянутые на грубо сколоченные рамы, с трудом издают какие-то непонятные звуки, и только гулкие раскаты барабанов и нежные переливы флейт похожи сами на себя.
Есть ряженые, изображающие «некрещеных» и «турков», этих нехристей, которым ничего не стоит прирезать доброго христианина. Есть и такие ряженые, которые не танцуют, а только поют, восхваляя богачей и святую церковь.
Бежит тропинка, бежит, торопится, бежит к часовне Пресвятой Троицы…Но вот, ко всеобщему удовольствию и к неописуемой радости братьев Ромеро и Люсинды, двое парней готовятся показать сценку переправы через Мараньон по канатам. Они громко объявляют об этом, собирая вокруг себя шумную толпу.
— Идем скорей! — кричит Артуро, проталкиваясь вперед, а за ним спешат Рохе и Люсинда. — Шуму-то сколько, совсем как у нас на реке!
Хор девушек в легких голубых платьях, с цветами в волосах поет песню о реке. А двое парней, ловко выхватив из ножен свои мачете, размахивают ими, будто бы рубят деревья и обтесывают колья, которые на самом деле они принесли с собой. Кто-то подает им лопаты, они роют ямки, вгоняют колья в землю и натягивают один над другим два толстых каната. Все готово. Под канатами — река. Бурный поток ревет и бьется о камни. Река хочет проглотить людей. Она прожорлива и свирепа. Парни начинают переправу — по одному канату идут, за другой держатся. Дело это нелегкое. «Держи, парень, ухо востро, помни, внизу Мараньон», — поет хор. Парни останавливаются, канаты дрожат. Страшно, голова кружится. Может, вернуться? Вдруг упадут?.. Упадут и навсегда исчезнут в пучине. «Держи, парень, ухо востро, помни, внизу Мараньон». А вдруг они погибнут? Канаты дрожат все сильнее, и парни удерживаются с трудом, «…помни, внизу Мараньон». Но они уже слишком далеко, пройдено больше половины пути. «Держи, парень, ухо востро…» Теперь, когда до берега осталось каких-нибудь два шага, парни совсем осмелели, и вот они с громкими торжествующими криками уже спрыгивают на землю. Скрипки застонали еще надрывнее, арфы забренчали еще громче, а барабаны и флейты перешли на плясовой ритм. Все участники сцепки встают в круг, и герои, переправившиеся через реку, первыми начинают танец. Даже солнцу весело. Голубое небо сияет. А хор поет о том, что река хоть и сильна, но люди все-таки сильнее ее.
Все будто слышат рокот реки, далекий и призывный. А братья Ромеро, вспоминая ее бесконечную ширь, с гордостью думают о том, что они-то не канатами забавляются, а изо дня в день на своих юрких плотах вступают в единоборство с волнами. Люсинда глаз не сводит с Артуро, чувствуя в нем дикую силу и красоту реки…
— Хорошо у вас там…
— Еще бы… Хочешь, пойдем с нами? Веревками пускай балуются здесь, в горах, а я переправлю тебя на плоту… Ну как, пойдешь?
Какое счастье плыть по реке, жить на ее берегу с этим человеком, которому совсем не страшны ее волны! Река, конечно, синяя, как наш горный ручеек, а зимой, наверное, черная и широкая, «широкая, бескрайняя» — так у нас поется в песне, — и еще люди говорят, она «ревет страшным голосом». Но ни Артуро, ни Рохе не боятся реки, значит, и ей нечего бояться. Там ждет ее новая, незнакомая жизнь…