Золотая змея. Голодные собаки
Шрифт:
— Эге, братец, уж не втроем ли нам придется возвращаться?
Артуро собирается что-то ответить, но слова застревают у него в горле: в комнату входят те самые полицейские с карабинами, входят и окидывают всех высокомерным, презрительным взглядом. Молодежь продолжает танцевать, но теперь уже безо всякой охоты — в самом деле, почему они так пристально смотрят? «Вот принесла нелегкая!» — досадует какая-то женщина.
Один из полицейских подходит к Артуро:
— А ну-ка, уступи мне свою девчонку.
И начинает танцевать с Люсиндой. Только очень уж у них плохо получается, все смеются, а девушка еле переставляет ноги,
— Ты что зубы скалишь, сукин сын? Я тебе покажу, подожди…
И встает перед ним в вызывающей позе — ногу выбросил вперед, рука на кобуре. Парень старается сдержать себя, надеясь, что скоро непрошеные гости уберутся и все опять пойдет своим чередом, но расходиться стали как раз танцующие, тихо, будто крадучись. Осталось всего несколько человек, и, что уж совсем плохо, теперь оба полицейских хотят танцевать с Люсиндой. Братья пошептались в углу, и вперед вышел старший:
— Послушайте, сеньоры, вас, между прочим, никто сюда не звал, это во-первых, а во-вторых, завтра мы с этой девушкой венчаемся, так что нечего к ней приставать…
Полицейские, будто по сигналу, встали рядом, вскинули карабины и взвели курки. «Индейцев, может, этим и испугаешь, а уж нас-то нет!» — говорит какой-то здоровенный чоло, прерывая танец. Остальные пары тоже остановились. У доньи Росарио в глазах ужас. Между тем уже и другие чоло стали что-то бурчать себе под нос, чувствуя, как чича поднимает в них боевой дух. Вон сколько глаз, словно лезвия ножей, сверкает вокруг полицейских. Решив, что пора действовать, один из них говорит:
— Эй вы, убирайтесь-ка отсюда оба, нахалы неотесанные…
Они замахиваются кинжалами, но не тут-то было. Братья бросаются вперед, раз-два — и блюстители порядка обезоружены. Женщины пронзительно визжат. Ударом кулака Рохе валит на землю одного полицейского, и тот теряет сознание. Артуро прыгает на другого, сжимает ему горло и падает вместе с ним на пол. Они долго катаются, переваливаются друг через друга, вовсю работают кулаками, кусаются… «Еще, еще… дай ему, дай!» — подзадоривают собравшиеся вокруг парни, размахивая руками. Наконец ударом в челюсть Артуро заставляет притихнуть своего врага. Теперь и этот потерял сознание. Победитель, присев на корточки, хочет приподнять его, но тело полицейского совсем обмякло, а голова, откинувшись назад, глухо стукнулась об пол.
Братья Ромеро, Люсинда и все, кто был в комнате, бросаются к двери и исчезают в темноте. Полицейские лежат, вытянувшись во весь рост, у обоих изо рта и носа хлещет кровь, стекая на пол, а прямо перед ними богородица устремила в небо свой молящий взор. Карабины валяются рядом, тускло поблескивая в мерцающих отблесках свечей. Донья Росарио, выскочив на порог, машет руками, как крыльями:
— Старосту!.. Скорей!.. Сюда!..
Но подходят только индейцы, они останавливаются у двери, заглядывают внутрь, смотрят на распростертые тела. Их медные лица с угловатыми профилями таинственны, как эта ночь, полная неясных шорохов и мрака. Может быть, они даже усмехаются, кто знает? «Старосту!.. Скорей! Скорей!..» Наконец какой-то понго [22] кричит, что староста занят в другом месте.
22
Понго —
Братья и Люсинда что есть духу припустились домой, сбивая с ног всех, кто не успевал вовремя отскочить в сторону, а люди, выбежав на порог посмотреть, что происходит, ничего не могли разобрать, кроме каких-то трех светлых пятен, промелькнувших в темноте.
Разговор был коротким:
— Едем сейчас же…
— А мама?..
— Никаких мам, жди меня на углу, и все…
Люсинда колеблется. Ей хочется вбежать в дом, обнять мать, остаться с ней навсегда, но какой-то голос, сильный и властный, зовет ее в неведомый мир, в желанную даль… И она, покорившись, идет навстречу своей судьбе.
Пока Рохе отвязывает коней, старший брат приводит в порядок сбрую — нельзя терять ни минуты. И только он стал прилаживать стремена, на галерею вышла донья Доротея.
— Уже собираетесь?
— Ничего не поделаешь, мы с полицейскими сцепились…
— Батюшки! Ну, тогда торопитесь, а то, не дай бог, схватят вас…
Ремни пересохли, задубели, никак не лезут в пряжки, с такими ремнями и до утра провозишься, надо будет потом их обязательно смазать.
— Отделали мы их крепко…
Но вот с ремнями покончено. Осталось только сложить чепраки — куски серой байки, насквозь пропахшей лошадиным потом.
— А Люсинда где? — спрашивает донья Доротея.
— Придет, никуда не денется…
Рохе ведет коней. Чуя дорогу домой, они весело ржут. Вскочить в седло — дело секундное.
— Счастливо оставаться, донья Доро… Будьте здоровы, на будущий год, может, увидимся…
— Пошли вам бог удачи…
Они пускают коней галопом, но на углу вдруг останавливаются. «С чего бы это? Что там такое?» — думает донья Доротея. Кони волнуются, нетерпеливо топчутся на месте. Да уж не женщина ли прыгнула в седло к одному из всадников? Донья Доротея вдруг все поняла и с пронзительным, отчаянным воплем бросилась бежать по улочке:
— Люсинда-а-а! Люсинда-а-а!
Бешеный топот копыт погасил ее крик.
Улица длинная. Бананы, смоковницы, агавы, хижины, лай собак — все остается позади, все растворяется во мраке. Девушка сидит в седле у Артуро, от быстрой езды у нее даже сердце зашлось. Но вот и подъем, поводья туго натягиваются, кони храпят. Люсинду охватывает беспокойство.
Артуро смеется:
— Испугалась? — И обращается к брату: — А где лошади этих негодяев?
— В нижнем загоне.
— Слетай-ка, выпусти их…
Рохе мчится вниз по склону и исчезает в темноте. Вскоре слышится скрип ворот и ржанье выпущенных на волю коней. Рохе тут же возвращается. Впереди нелегкий подъем. Кони идут сами, высекая подковами искры на бесчисленных поворотах. Время от времени попадаются индейские хижины, с порогов льются звуки самодельных дудок, и грустная мелодия никак не хочет отстать от всадников. Люсинда с тоской вспоминает мать, братишку, дом. Там, по соседству, стоит точно такая же хижина, и хозяин ее точно так же играет на дудке. Девушка горько плачет, понимая, что уже поздно думать о возвращении. Мать и братишка тоже, верно, плачут, тоскуют по ней. А может, все-таки вернуться, пока еще отъехали недалеко? Как назойливо дудят дудки, наверное, хотят сказать, что дом еще близко, совсем близко. Слезы катятся все сильнее, льются на руки Артуро, крепко сжимающие талию девушки.