Золото гуннов
Шрифт:
— Возможно, — не стала спорить и раскрывать до конца свои карты Делова. — Возможно… Только играть с ними в жмурки не хочется. По всему видать, кинутся в бега. А я и так по их милости с отпуском на полмесяца, не меньше, пролетела…
— Сочувствуем, — подобрели глазами адвокаты, возможно, вспомнив свои ментовские мытарства с отпусками.
— Тогда после обеда встречаемся в суде.
— Как скажете.
Едва за адвокатами закрылась дверь, как Делова вцепилась в Семенова, ибо вцепиться в оперов, главных конвоиров, не могла — те уехали в Фатеж за Рудагоновым,
— Как конвоировали: на служебной или частной машине кого-нибудь из оперов?
— На служебной. На УАЗе.
— Не могли ли сговориться?
— Да, вроде бы, нет… Сидели порознь: Подтурков в закутке, а Задворков в салоне УАЗика.
— Перегородка между салоном и закутком глухая?
— Да нет, кажется, какое-то окошко было… — припомнил Семенов.
— Тогда ясно.
— Что ясно?
— А то, почему обвиняемые решили воспользоваться статьей пятьдесят первой, — пояснила Делова с возмущением на нерадивость коллег. — Пока вы лясы точили или друг на друга зенки пялили, они знаками перекинулись. Пара пустяков: палец к губам — и все!
Семенов не возразил, лишь виновато передернул плечами. Подмывало брякнуть, что и на старуху бывает проруха, но сдержался. «Старухой» при определенном раскладе могла быть только Делова. Вдруг обидится… Жаль, что про стариков, страдающих прорухой, поговорок еще не сочинили. Тут они были бы впору.
…Обвиняемые по внешнему виду были разные.
Задворков Иван крупнотел и кареглаз. Не глуп — как-никак, а среднее образование имел. Впрочем, и особым умом не блистал. Больше надеялся на свою силу. И действительно в его широких покатых плечах чувствовалась силушка деревенского русского мужика. Не зря же одно время подрабатывал грузчиком на оптовых складах, пока в «братки» не ударился. Смотрел больше, насупившись, исподлобья.
Подтурков же Петр, наоборот, был худощав, остролик, с неспокойными, постоянно бегающими туда-сюда зрачками водянистых, несколько на выкате, глаз. И вообще, в его облике просматривалось что-то хищное, хорьковое. Возможно, это впечатление складывалось из-за его острого, в веснушках и рыжинках носа да постоянного оскала зубов-резцов, не прикрытых тонкими полосками губ, затаивших в уголках рта ехидную, намертво пристроившуюся ухмылочку. Он был явно поумнее и похитрее Задворкова, но уступал тому в физической силе. Вдвоем же они составляли неплохой криминальный тандем.
Что их объединяло, так это короткие стрижки, татуировки на руках да молодежный стиль спортивно-деловой одежды. И, конечно же, менталитет современных российских бизнесменов: рвать все, что можно урвать. Высшей духовной ценностью такого типа «хомосапиенс» стало стяжательство, иконой — стодолларовая купюра, храмом — банк и счет в нем. Жизненным кредо было: живем сегодня, а завтра хоть потоп… И для достижения своих целей они не брезговали ничем, ничего не смущались, никого не страшились.
Это в сериалах про ментов пойманные преступники спешат дать «расклад». На деле такого почти никогда не происходит. А если и бывает, то столь редко,
Отругав Семенова, что не обеспечил должной изоляции фигурантов друг от друга, Делова пыталась «разговорить» Задворкова, как наиболее «слабое звено» в преступной связке. Для этого его вновь доставили в ее кабинет. Только ничего не вышло. Он предпочел нахально скалить пожелтевшие от никотина зубы и держаться избранной тактики молчания.
— Но ведь вы оперативнику сообщили о том, что все предметы, изъятые у вас, вы с Подтурковым, мягко говоря, позаимствовали у Рудагонова, — пыталась достучаться она не если не до совести, то хотя бы до разума обвиняемого.
— Ну и что, — усмехался Задворков. — Мало ли я что сокамерникам или оперу вашему болтал… Может, я им «лапшу» на уши метал, показывая, какой я крутой. А еще не хотел, чтобы опера прессовать начали. Кому охота по почкам получить безответно?
— Это вы бросьте, оперативники ныне никого и пальцем не трогают — жестко оборвала разлагольствование Делова. — Лично вас били?
— Меня нет, — не стал врать Задворков. — Но в камере про оперов разное говорят… Большие спецы по рукоприкладству… Виртуозы.
— Говорят, что и кур доят, — вновь резко бросила Делова. — Но это ведь неправда.
— Может, и неправда, — набычился Задворков. — Только я под протокол ничего говорить не стану. Право имею. Конституция гарантирует. Или вам на Конституцию плевать?
— А без протокола? — пропустила Делова мимо ушей шпильку обвиняемого.
— И без протокола тоже. И, вообще, товарищ следователь, мне глубоко фиолетово, на чем вы и ваши опера фуражку носите и в какую сторону козырек смотрит. Понятно? — хамил, нагнетая атмосферу допроса, подследственный. Знал, что следователь — не опер, по загривку не даст…
— Но суд учитывает раскаяние и смягчает наказание, — мягко, без нажима, напомнила прописную истину Ольга Николаевна, вновь оставив без внимания хамство.
— Возможно, и смягчает… — хмыкнул Задворков. — Только знающие люди говорили, что срок при этом увеличивает. Так что никакого смягчения мне не надо. Других дураков на эти байки ментовские ищите, может, клюнут. А мне парить мозги не стоит.
— Не стоит, так не стоит, — не стала дальше искать «общий язык» Делова. — Готовься к суду.
— К какому?
— К самому гуманному, — невольно воспользовалась затертой и замызганной, как половая тряпка, шуткой советского времени Ольга Николаевна. — Будем арестовывать.
— За что?
— Да за то самое… — не стала уточнять «важняк».
— Так я никого не убил… — был искренен в своем возмущении Задворков.
— Кто знает?.. — подмигнула многозначительно Делова. — Если вы предпочитаете молчать, то сие не означает, что и мы сидим, сложа руки. Отнюдь нет. — Она сняла трубку телефона и приказала увести обвиняемого.