Золото и кокаин

Бенедиктов Кирилл Станиславович

Однако, оглядевшись по сторонам, я не увидел секретаря, который обычно ведет протокол допроса. Место для него имелось — дряхлого вида конторка в темном углу, — но за ней никого не было. Мы были в комнате вдвоем — я и загадочный инквизитор. Тюремщики, к моему удивлению, вышли в коридор, оставив нас наедине. При желании, я, наверное, мог бы даже свернуть следователю шею… вот только для этого мне нужно было выбраться из-за стола, обойти его, дотянуться до сидевшего на возвышении инквизитора… а за это время он десять раз успел бы кликнуть

охрану.

И даже если мне удалось бы расправиться с этим сморчком, что бы я стал делать дальше? Выбраться из комнаты было невозможно — узкое окно было забрано крепкой на вид решеткой. В коридоре ожидали стражники с дубинками.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что единственным вариантом было как-то склонить следователя на свою сторону, постаравшись убедить его в своей полной невиновности. О, конечно, я понимал, что каждый узник, попавший в руки инквизиции, твердит одно и то же, но я — то действительно был ни в чем не виноват!

— Как ты думаешь, сын мой, — прервал мои размышления инквизитор, — кто из них мог донести на тебя в Священную канцелярию?

— Понятия не имею, — ответил я, стараясь по возможности изобразить искреннее недоумение. — Возможно, если, святой отец, вы хотя бы намекнули мне, в чем меня обвиняют, я сумел бы лучше ответить на ваш вопрос.

Хитрость, признаюсь, была неважнецкая, и следователь, разумеется, это понял.

— В этих стенах, сын мой, ты должен отвечать честно и искренне и не пытаться увиливать. Только это может спасти твое бренное тело… о душе же мы поговорим отдельно.

Голос его обладал какой-то магической силой — клянусь, что в это мгновение я был почти готов назвать имена графа де ла Торре и судьи Гусмана. Но, вовремя опомнившись, сказал:

— Два дня назад, отец мой, некие негодяи пытались заколоть меня, спящего, на водяной мельнице в деревушке Ведьмин Лог. Быть может, они и донос на меня написали?

Инквизитор поперхнулся от неожиданности. Такая обычная человеческая реакция на мои слова несколько меня приободрила.

— А ты знал этих людей, сын мой? — спросил он, справившись с секундным замешательством.

Я пожал плечами.

— Никогда прежде их не видел. Но я допускаю, что они могли знать меня.

— И тебе не показалось странным, что какие-то неизвестные люди пытаются тебя убить?

— Еще бы, святой отец! — воскликнул я с воодушевлением. — Я ведь обычный школяр…

— Бывший школяр, — поправил меня инквизитор.

— Вообще-то я собирался продолжить обучение, — скромно сказал я. — Меня привлекает карьера правоведа…

— Довольно странно, сын мой, в твоем положении рассуждать о какой-то карьере, — заметил инквизитор мягко. — Но мы отвлеклись. Ты, кажется, собирался перечислить имена своих врагов…

— Как же я могу их перечислить, если они мне неизвестны?

Человек в черном вздохнул и сложил ладони в молитвенном жесте.

— Юноша, знаешь ли ты, скольких подследственных я допрашивал?

Больше тысячи. И мне хорошо известны все ваши жалкие уловки, к которым подталкивает вас отец всякой лжи, то есть дьявол. Уверяю тебя — ты заговоришь, хочешь ты этого или нет. У нас в распоряжении достаточно средств для того, чтобы сделать твою плоть податливой, а дух — смиренным. Но пока что я намерен беседовать с тобой как с разумным человеком. Назови мне тех, кто имел основания донести на тебя трибуналу.

«Этот так просто не отстанет», — подумал я.

— Что ж, святой отец… год назад я причинил некий физический ущерб секретарю декана нашего факультета, сеньору Рибальдо. Из-за этого меня и отчислили из университета.

Инцидент, о котором я уже упоминал, обсуждали некогда все школяры и преподаватели Саламанки. Скрывать его было глупо, да и не тот человек был сеньор Рибальдо, чтобы я мог его опасаться даже в роли свидетеля трибунала.

— Так, — удовлетворенно сказал инквизитор, по-прежнему не делая никаких попыток записать мои слова на бумаге, — значит, секретарь декана факультета…

И вдруг хлопнул ладонью по столу с такой силой, что я даже подскочил на месте.

— Что ты мне голову морочишь, щенок? Я разве спрашиваю тебя про всяких идиотов, которые готовы даже на его святейшество папу написать донос ради собственной выгоды? Ты обвиняешься в страшном преступлении, и обвинение это подтверждается доказательствами! Да если бы на моем месте сидел другой следователь, он просто отправил бы тебя на костер, да и дело с концом! А мне вот почему-то вздумалось тебе помочь!

Надо признать, эта неожиданная вспышка произвела на меня впечатление.

— Не понимаю вас, святой отец, — пробормотал я смущенно. — Готов признать, что вел довольно беспутный образ жизни. Любил поразвлечься с девицами и даже с замужними дамами. Возможно, пил несколько больше, чем следует. Играл в азартные игры. Но никаких страшных преступлений я не совершал, клянусь распятием!

— Не богохульствуй, — прервал меня инквизитор. — Обычно на первом допросе подследственному этого не говорят, но ты, видно, и сам не понимаешь, какая беда с тобой случилась. Тебя обвиняют в том, что ты якшался с дьяволом!

Вероятно, ничего хорошего в этой новости не было, но я, признаться, ожидал чего-то более конкретного, и даже слегка расслабился, услышав, в чем, оказывается, состоит мое преступление.

— Совершенно точно нет, святой отец, — сказал я с облегчением. — Я регулярно посещаю церковь, хожу на исповедь и к причастию. Наш семейный духовник фра Бартоломео Матос может это подтвердить.

— О, не сомневайся, его-то мы обязательно спросим, — успокоил меня следователь. — Но что может подтвердить этот достойный служитель церкви? Что ты не давился облатками и святая вода не оставляла на твоей коже ожогов? Ах, юноша, если бы тех, кто продал душу Люциферу, можно было бы вычислить так просто…