Золото (илл. Р. Гершаника)
Шрифт:
Он нарочито поддернул ремень автомата, болтавшегося у него за плечом.
— Не трещи! — сердито прервал его парень. — Вы кто такие?
Теперь путницы уже не сомневались, что перед ними полицаи. Последнее время им не раз приходилось слышать о том, что гитлеровцы, занимая города, выпускают из тюрем уголовников, спекулянтов, грабителей и убийц, и из них вербуют для себя всяческих старшин, старост, бургомистров и полицаев. По-видимому, фашисты вчера нарочно подсунули этого кривого старика в толпу задержанных, чтобы вызнать, не связан ли кто-нибудь из них с партизанами.
Ах, с каким наслаждением
Демонстративно повернувшись спиной к старику, но все время слыша раздражающее сипенье его трубочки, чувствуя острый табачный запах, девушка начала рассказывать парию свою, столько раз помогавшую ей историю, которую она нередко соответственно обстоятельствам изменяла. Сейчас история эта звучала так: дома нечего есть, дети опухли с голоду, и вот теперь, поручив их знакомым, они пошли по деревням менять остатки вещей на пропитание.
На этот раз, имея, очевидно, дело с немецкими наемниками, Муся добавила, что отправились они в путь с разрешения самого господина коменданта.
У девушки, несомненно, был артистический дар. Она расцветила свой рассказ самыми жалостливыми подробностями и так увлеклась, что на глазах у нее даже появились слезы. Молодой полицай слушал ее, каэалось, сочувственно и вроде даже сам разволновался так, что засопел носом. У Муси затеплилась надежда: может, ей удастся окончательно разжалобить этого парня и он их отпустит. Но старик продолжал следить за ней с ироническим недоверием. И когда девушка пустилась подробно описывать, как господин офицер, задержавший их вчера на дороге, по недоразумению отобрал у них пропуск, выданный комендантом, в глазу старика вспыхнуло злое торжество:
— Стой, полно врать! Вы, голубушки, из какого города?
— И, вы знаете, мы просто не придумаем, что нам теперь делать, — как бы не услышав вопроса, продолжала Муся, обращаясь исключительно к молодому и даря его той очаровательной улыбкой, перед которой в школе не мог устоять ни один мальчишка не только из ее класса, но и из параллельного класса «Б». — Такой ужас, просто не знаю, как вернемся домой без пропуска!
— Что же вы не отвечаете? — вдруг помрачнев, спросил высокий.
— Что вы спрашиваете? Ах да, откуда мы? Я так расстроена… Мы с Узловой, — храбро соврала Муся, назвав один из городов, лежавших на их пути.
Мужчины многозначительно переглянулись.
— А где живете? На какой улице? — осведомился старик.
— Недалеко от базара, улица Володарского, двадцать три, — не задумываясь, выпалила Муся первый пришедший в голову адрес.
Молодой нахмурился еще больше. Не умея скрывать своих чувств, он отвернулся от девушки и пощупал под курткой рукоять пистолета.
Матрена Никитична подавала Мусе какие-то знаки из-за спины старика, но та и сама уже понимала, что сделала, должно быть, ложный шаг, и теперь изо всех сил старалась не выдавать своего смущения.
— Ага,
Муся, чувствуя, что краснеет под взглядом молодого великана, краснеет до слез, мучительно думала: «Мамочка, да что же я смущаюсь? Это же враги, их и нужно обманывать. Не красней же, не смей краснеть, дура!»
— Это где же там улица Володарского? — мрачно спросил высокий. — Я в этом городе родился, вырос, а что-то такой не помню. Не знаешь ли ты, Василий Кузьмич?
— Ага, ага, что я говорил! — заликовал старик, снимая автомат. — Вот и мешок тот, из-за которого они вчера дрались. — Он подскочил к Матрене Никитичне, поднял оружие и скомандовал: — А ну, кажи, что в мешке! Снимай торбу!
Женщина гордо стояла перед стариком, прямая, высокая. Она презрительно смотрела на него сверху вниз, и было в ее взгляде такое бесстрашное презрение, что тот опустил оружие и растерянно оглянулся на парня.
— Пойдем, Маша, ну их! — повелительно сказала Рубцова и, резко повернувшись, широким, размашистым шагом двинулась на восток.
Муся бросилась за ней.
— Вот-вот, эта чернобровая все и выспрашивала, где партизаны, как к ним пройти, — услышали они сзади возбужденный, дребезжащий тенорок.
— Попались! — шепнула Матрена Никитична.
Муся представила, как эти двое заглядывают в мешок, представила, как они обрадуются, как будут издеваться над нею и ее спутницей, не сохранившими ценности. Все в ней тоскливо кричало: «Не донесли! Сколько вытерпели, сколько пережили — и все напрасно! Теперь сокровище попадет врагам».
Вдруг у девушки мелькнула мысль, от которой сердце забилось так неистово, что похолодели кончики пальцев. Вот он — подвиг, о котором мечтала! Она остановится, бросится на бандитов, будет цепляться, царапаться, бить, пока в ней теплится хоть искра жизни, а Матрена Никитична тем временем успеет скрыться в лесу или хотя бы, воспользовавшись заварушкой, спрячет ценности.
— Бегите, я задержу их! — шепнула Муся спутнице.
Но прежде чем та успела отозваться, высокий уже снова преградил им дорогу. В руке у него был револьвер. Он не тряс и не грозил им, но оружие лежало в широкой ладони так привычно и плотно, что было ясно: этот, в случае надобности, не моргнув глазом, нажмет спуск.
— Снимайте мешок! — скомандовал парень Матрене Никитичне.
Даже не взглянув на наведенное на нее дуло, Рубцова, вдруг преобразившись, стала на весь лес сыпать визгливые бабьи слова, которых в обычной обстановке боятся и не выносят даже самые спокойные и волевые мужчины:
— Бандит!.. Мужики все на фронте с немцами бьются, а он, оглобля чертова, силосная башня, с такой рожей по лесам с пистолетом лазит! С баб последнюю одёжу снимает… Прохвост, стрекулист паршивый! Не стыдно? Ну говори: не стыдно, бандитская твоя рожа? Бесстыжие глаза!..
— Снимайте мешок! — еще грознее повторил высокий; скулы его играли так, что казалось, будто под загорелой кожей катаются костяные шары.
— Ага, ага, не дает! — кричал старик, благоразумно отступая от Матрены Никитичны на почтительное расстояние. — Что в мешке прячешь? Что? Показывай сейчас же! — Единственный глаз его светился злорадным торжеством.