Золото императора
Шрифт:
Через десять дней под рукой у комита Лупициана собралось двадцать пять легионов пехоты и пять тысяч клибонариев. Сила необоримая! Так, во всяком случае, казалось многим обывателям Маркианаполя, собравшимся на площади перед курией, чтобы проводить высокородного Лупициана в поход. Радость обывателей, уже видевших кровь на улицах родного города, можно было понять, однако сумрачный вид комита насторожил многих. Неужели Лупициан, имея за плечами такую силу, сомневается в победе? К счастью, комит был уверен и в себе, и в своих легионерах. В кратком выступлении перед курией он заявил горожанам,
— Да здравствует божественный Валент, — грянула толпа вслед за высокородным Лупицианом.
Скверное настроение комита было связано не с вестготами, по-прежнему стоящими на берегу Дуная, а с отсутствием вестей от сотника Муция, который сгинул где-то на Константинопольской дороге. И лишь когда Лупициан уже покидал город, его нагнал долгожданный Муций. Сотник был с головы до пят покрыт пылью, сквозь которую сверкали сердитые карие глаза.
— Никто Пордаку на Константинопольской дороге не видел, — доложил сотник комиту. — У Андрионаполя мы догнали благородную Целестину, но с ней были лишь четыре телеги и крытый возок.
— Почему вы ее не задержали?
— А с какой стати? — возмутился Муций. — Про Целестину ты даже не упоминал, высокородный Лупициан. А благородными матронами забита едва ли не вся Константинопольская дорога. Все они со своим скарбом и домочадцами бегут из Фракии от готов.
— Но ты хотя бы расспросил ее о Пордаке?
— Расспросил, — вздохнул Муций. — Целестина сказала, что нотарий покинул виллу Максима вместе с неким торговцем Фронелием и тремя готами.
— Фронелием?! — вскричал Лупициан, сообразивший наконец, как жестоко его обманули.
Если бы Пордака сейчас находился в поле зрения комита, то эта минута стала бы последней в его жизни. К сожалению, вороватый нотарий предусмотрел все, в том числе и гнев Лупициана.
Впрочем, комит быстро овладел собой. Все еще можно было поправить, если действовать напористо и стремительно. Нельзя дать готам возможность переправиться через Дунай. Надо выманить их в чистое поле и уничтожить. Вот тогда Пордаке некуда будет бежать вместе с украденным золотом.
Замысел комита с самого начала показался трибунам странным. Вместо того чтобы прижать готов к Дунаю и тем самым обезопасить фракийские города, высокородный Лупициан зачем-то повел легионы вдоль берега реки и встал напротив самого удобного в этих местах брода. Таким образом он, конечно, отрезал готам путь к отступлению, зато оставил им возможность в случае поражения рассыпаться по всей провинции, с весьма печальными для обывателей последствиями.
— У готов нет кавалерии, — разъяснил Лупициан свой стратегический замысел трибунам. — Клибонарии Аполлинария без труда вырубят их на открытой местности, как только они побегут, потеряв строй. А если мы позволим им переправиться через Дунай, то они непременно прорвутся в другом месте. Нам не хватит сил, чтобы прикрыть все бреши на границе.
— А если нам не удастся сдержать пешую фалангу готов? — спросил трибун Аполлинарий под одобрительный шепот присутствующих. — Они же опрокинут наши легионы в Дунай, и вся Фракия окажется беззащитной.
— Еще не родились готы,
Аполлинарий собрался было напомнить трибунам об одном незадачливом комите, чьи легионы были буквально стерты с лица земли на границе Фракии и Илирика, но, встретив горящие бешенством глаза Лупициана, прикусил язык.
— Я очень надеюсь на твоих клибонариев, трибун, — строго сказал комит. — Как только фаланга готов пойдет в атаку, ты с кавалерией ударишь им в тыл из засады. Но до этой поры готы не должны даже подозревать о твоем присутствии на поле битвы.
— А вдруг у готов все-таки есть конница? — засомневался Аполлинарий. — Дозволь мне, комит, выслать дозорных, чтобы проверить окрестные леса.
— Нет, трибун, — резко бросил Лупициан. — Если готы увидят хотя бы одного клибонария, они никогда не выйдут из укрепленного стана. И нам придется заполнить телами легионеров ров, прежде чем мы прорвемся к их шатрам.
Трибунам пояснения комита показались разумными. Готы славились своим умением строить временные укрепления, которые, благодаря стойкости защитников, превращались в настоящие крепости. И взятие такой крепости штурмом обойдется ромеям слишком дорого, а они сегодня не настолько сильны, чтобы попусту терять людей.
Пока что для Лупициана все складывалось как нельзя более удачно. Готов явно встревожило то, что единственный брод, связывающий их с родиной, пусть и бывшей, занят ромеями. Видимо, варвары предполагали, что к их лагерю подошли не все силы римлян и что через день или два они окажутся в полном окружении, без запасов продовольствия и без надежды покинуть в случае нужды негостеприимную Фракию.
— Что я говорил, — усмехнулся комит Лупициан, увидев, как вестготы выходят из укрепленного лагеря и строятся в фалангу.
— Быть может, нам следует двинуться им навстречу? — предложил трибун Амвросий, обеспокоенно оглядываясь назад, на реку Дунай, величественно катившую свои воды к Понтийскому морю.
— Ни в коем случае, — строго прикрикнул на своих помощников Лупициан. — Мы будем стоять здесь, у брода, непоколебимо как скала. Пусть они нас атакуют.
Готы действительно двинулись в атаку под заунывные звуки рогов и труб, но, не дойдя до ромейской фаланги каких-нибудь ста шагов, начали вдруг стремительно перестраиваться в каре. Высокородный Лупициан даже крякнул от досады. Готы все-таки увидели клибонариев Аполлинария, нацелившихся в их спины. А ведь комит предупреждал трибуна, чтобы не высовывался из леса до тех пор, пока готская фаланга не ударит в щиты легионеров. Но, видимо, у трибуна сдали нервы, и он атаковал врага раньше, чем следовало.
— Вперед, — взмахнул рукой Лупициан. — Поможем трибуну Аполлинарию.
Римские легионы с пением «баррина» двинулись на врага. Лупициан залюбовался ромейской фалангой и не сразу услышал встревоженный голос Муция:
— Нас атакуют, комит!
— Это мы атакуем, сотник! — воскликнул Лупициан, но все-таки обернулся.
Тысячи всадников, закованных в железные доспехи, стремительно накатывались с тыла на наступающих ромеев, переходя Дунай через тот самый брод, который с таким тщанием охранял комит Лупициан.