Золото Маккенны
Шрифт:
— Ты говоришь про старую сказку о Затерянном Золотом Каньоне?
— Да, о том, что нашёл один белый во времена вождя Нана.
— Значит, это был Адамс; ты говоришь о Затерянной Копи Адамса. Не трать понапрасну сил, старик. Я — золотодобытчик и не гоняюсь за призраками. Мне не надо золота этого безумца.
— Но ты знаешь эту историю?
— А разве есть в Аризоне белый, который её не знает? Да и на всём Западе есть ли такой, что не ведает об Адамсе и пропавшем каньоне с даровым золотом?
— Легче, легче, — промолвил старый апаче. — Я просто хотел увериться, что ты знаешь это место.
— Знать об этом месте — нехитрое дело, старик, — проговорил
— Верно, верно…
Старик вздохнул, окидывая меркнущим взором дрожащее марево зноя.
— Я люблю этот край, — сказал он. — И печалюсь сердцем, покидая его.
Маккенна кивнул. Сам он был человеком, ещё только вступающим в период зрелости, но уже немало повидал в жизни.
— Никому не мило прощаться, когда наступает срок, — ответил он. — Никому не бывает слишком много лет и слишком мало сил.
— Правда, — промолвил старик, — правда.
Белый человек поднялся и оставил тень глубокой скалистой расщелины, ограждавшей истоки ручья, вытекавшего из кольца жёлтых гор, обнимавших пустыню больше чем на сотню миль вокруг. Задумчиво передвинул одну ногу старца в тень. Намочив в ручье свой шейный платок, он омыл ему лицо, выжимая ткань, чтобы прохладные капли просочились под рубаху, на грудь старику.
— Славно, — проговорил тот. — Очень славно. Удивительно, отчего это ты, белый человек, заботишься так об апаче?
Маккенна, снова улыбнувшись, пожал плечами.
— Я никогда не любил доискиваться причин, — ответил он.
Старик кивнул.
— Ты поразительно мудр для своих юных лет, — сказал он. — Отчего это?
— От опыта, — отвечал Маккенна, вновь омывая морщинистое лицо. — Выпьешь ещё воды?
— Да, немного, спасибо…
Он сделал несколько медленных глотков, больше уже не мог пить и пролил остаток себе на грудь. Улыбнулся, покачав в смущении головой.
— Старый дурак, старый дурак, — тихо промолвил он.
— Может, и старый, — согласился Маккенна, — только не дурак.
— Грасиас, — прошептал старик и затих.
Его молодой спутник тоже задумался. Говорить было слишком жарко. Кроме того, что говори, что нет, а место это было не слишком хорошо для белого человека. Маккенна подумывал о том, где может пребывать в этот миг Пелон, кого выслеживает в настоящее время этот отщепенец — ренегат из группы чирикауа-апачей? Мысль о Пелоне пришла сама собой. Только в этом месяце этот полукровка-апаче распустил слух из своей потайной берлоги в мексиканской Сьерре о том, что отправляется снова на север и что в особенности у него есть дела здесь, в бассейне Выжженный Рог, и потому он будет считать этот выжженный край prohibiento — закрытым для белых во время своего визита. Когда Маккенна услышал об этой новости, он задумался, для чего такой тип, как Пелон, мог стремиться в Аризону с риском для собственной шеи? И армия, и полицейский департамент числили его уже давно в рубрике «разыскивается для совершения казни»; о нём не слыхали к северу от мексиканской границы ещё с 94-го года, когда он, по слухам, сопровождал Малыша Апача во время его последнего набега.
Маккенна покачал головой. Не следовало бы ему сидеть здесь, у единственного источника воды на пятьдесят миль в округе, когда Пелон Лопес на свободе. Он бы и не сидел, если б не эта задержка — умирающий древний воин у ручья. Облегчить ему последние минуты было делом необходимым, нельзя же оставить несчастного старика лежать на
— Старик, — сказал он с тревогой, — ты не поведал мне своего имени. Мне кажется, это уместно, ведь я могу повстречаться с кем-либо из твоих соплеменников, которые пожелают разузнать о тебе.
Теперь уже старик покачал головой из стороны в сторону.
— Ты можешь их встретить, — ответил он, — но моим людям безразлично, где я. Когда становишься стар и беззуб и не в силах больше ни работать, ни охотиться, никто не позаботится о тебе, разве что какой-нибудь белый вроде тебя. Эту особенность твоего народа я никогда не мог понять. Он не отвергает своих стариков. Это необычная слабость для расы, столь кровавой во всём остальном, не правда ли?
— Да, — согласился Маккенна, — я думаю, ты прав.
Молчание воцарилось снова, и теперь жестокая мощь солнца начинала ослабевать. Но старик больше уже не видел ясным взором выжженную и печёную землю, которую любил.
— Скоро вечер, — проговорил он, — а зовут меня Энх. Ты знаешь, что это значит, Маккенна? Луговая Собачка.
— Что ж, Энх, — ответил Маккенна, — верно, близится вечер. Солнце почти село за жёлтыми горами. Скоро оно уже не будет к тебе таким свирепым. Ночной воздух оживит твои силы. Мы продолжим путь. Я знаю, как лучше всего добраться до Хила-Сиги. Если нам повезёт, мы будем там к рассвету. Что ты на это скажешь, Луговая Собачка?
Воцарилось молчание, затем старик промолвил:
— Ты знаешь, что я скажу на это. Я слышал речь человека, проведшего без воды два-три дня, то есть безумную речь, и ты сам знаешь, что она безумна.
— Ладно, — сказал Маккенна. — Я вижу, что ты не боишься.
— Нет, ничуть. Я прожил долгую жизнь и не однажды встречался со смертью. Но мне хочется сделать для тебя то, что у меня на уме, и сделать это сейчас, прежде чем погаснет последний свет дня. Пор фавор, [2] приподними меня, сынок, и подай мне заострённую палочку, чтобы я смог нарисовать кое-что на песке.
2
Пожалуйста (исп.).
Маккенна продолжал сидеть неподвижно.
— Это ты утратил разум, старик, — проговорил он. — Для чего мне твои рисунки на песке? Не трать сил, отдохни. Я не оставлю тебя.
— Нет, я хочу нарисовать для тебя эту картинку, слышишь? Я хочу ещё, чтобы ты запечатлел её в своей памяти. Я прошу тебя об этом; я хочу, чтобы ты запомнил её, и когда меня не станет, чтобы ты отправился туда и поглядел на это место собственными глазами. Обещаешь?
— Мне не нужна эта картинка, старик. Мне более чем достаточно твоей благодарности. Я рад был перенести тебя сюда, в тень, поближе к воде. Заслуга невелика.