Золото наших предков
Шрифт:
– Ой, не знаю… Там у тебя у склада часовой стоял, а здесь… Боюсь, как бы нам потом новую квартиру продавать не пришлось.
– Да брось, какую квартиру… Она же у нас не приватизирована.
– Когда влетишь на этом складе, они тебя и приватизировать и продать заставят. На улице окажемся, – Настя, больше всего опасавшаяся за крышу над головой, готова была расплакаться…
Разговор едва не окончился очередным семейным скандалом. Но постепенно уверения мужа, что фирма, кажется, достаточно надёжная, что его непосредственный начальник тоже бывший военный, а главное полуторамиллионная зарплата, в конце концов подействовали – скрепя сердце Настя смирилась.
На
– Плевал он на всех нас, хоть что говорите, а он гребёт по тридцать пять лимонов в месяц и не лысый.
У Пашкова аж дух захватило от услышанной цифры. Он, конечно, слышал о высоких заработках «новых русских», но не поверил, отнёс слова рабочего на счёт его неприязненного отношения к начальству.
8
Бывшая кладовщица внешне хорохорилась, не раз повторив, что давно мечтала избавиться от этого ярма, то есть склада. Но Пашков без труда разглядел за напускной бравадой, что она не прочь остаться. Так же очевидно было, что её «уходят», и главная «движущая сила» этого процесса, не кто иной, как Пётр Иванович Калина.
Комиссия по передаче склада состояла из председателя – Калины и двух членов, бухгалтера фирмы Князевой, болезненного вида женщины лет тридцати пяти и заведующей химлаборатории Кондратьевой. Неожиданности начались сразу. Сдатчица Ермолаева, почти месяц не выходившая на работу, не очень уверенно ориентировалась на складах и показать сырьё и продукцию, значащиеся в акте, могла далеко не с «ходу». К тому же то, что складов оказалось два, а не один, явилось для Пашкова новостью. В одном, где получали сырьё на переработку, он уже бывал, а вот склад готовой продукции увидел впервые.
Кучи всевозможных разъёмов, реле, контакторов, кабелей… ящиков с силовыми транзисторами, целлофановые мешки с платами… Всё это, находящееся на складе сырья, учесть хотя бы с приблизительной точностью оказалось невозможно и пришлось верить на слово, в то, что было написано в акте – 2335 килограммов электронного лома, около тонны серебросодержащего кабеля и ещё несколько менее весомых «позиций». Конечно, всё это надо бы взвесить, тем более что большие складские весы находились тут же. Но взвесить предстояло не менее четырёх тонн. Сколько заняло бы это времени, а главное, кто бы стал таскать эти тонны на весы, а потом назад? Калина недвусмысленно намекал, что затягивать приём-сдачу не собирается, и Пашков был вынужден всё сырьё принять, что называется, «на глаз». Но в то же время он, не новичок в радиотехнике, почти не сомневался, что эта куча потянет
На втором складе все уже обстояло иначе. Готовую продукцию Калина потребовал принимать как положено, взвешивая на электронных весах с точностью до грамма. Но здесь обнаружились другие непредвиденные обстоятельства. Холод и сырость буквально через час вывели из строя обоих рядовых членов комиссии. Женщины замёрзли, и болезненная бухгалтерша стала поминутно сморкаться в платок. Они потребовали перерыва и горячего чая, что и было организовано в кабинете Калины. Но после чая женщины наотрез отказались вновь идти в этот, по словам Кондратьевой, «мышиный склеп». Не захотел больше присутствовать при передаче и сам Калина.
– Что хочешь делай, крутись как хочешь, но чтобы сегодня до конца дня всё принял. Завтра ты должен уже работать, – буквально приказал он Пашкову.
Не хотел Пашков принимать и второй склад «впопыхах»… но делать было нечего. Где-то пятым чувством, нутром он чуял, что должность на которую он идёт при умелом лавировании, может стать для него «золотым дном». Пашков ещё не представлял, как будет осуществлять это лавирование. Он попытался разговорить свою предшественницу, и та, оставшись с ним наедине, уже не маскировала своего отношение к Калине:
– Пришёл гад, всё тут перевернул… деляга!..
Что именно перевернул Калина, она не пояснила, зато зло спросила Пашкова:
– Неужто во всей Москве вы не нашли другой работы, чем в этой грязи ковыряться?
Сказала так, что Пашков уже не сомневался в своих догадках.
Дабы не раздражать шефа, Пашков принял всё в один день, хоть и понимал, что поступает опрометчиво. На складе наблюдался очевидный бардак, учёт готовой продукции, и особенно сырья производился поверхностно, большинство цифр приблизительны. Но в то же время он чувствовал, что это же можно обратить в свою пользу, если в, пока малопонятное ему, дело по настоящему «врубиться», чего его предшественница, похоже, так и не сумела сделать, да скорее всего и не могла. Не могла потому, что тут всё надо перебрать собственными руками, отделить в этом радиотехническом хламе «зёрна от шелухи». Действительно, не женское это дело.
Дома Настя после отчёта мужа о приёме склада, опять было запричитала, но Пашков на этот раз довольно резко её пресёк:
– Всё, поезд ушёл. Теперь надо работать, чтобы не стало нам горько и больно. Если я в Красной Армии ничего не добился, это вовсе не значит, что я также лохонусь на этом складе. Для той и этой деятельности совсем разные качества нужны…
В последующие дни Пашков, не расставаясь с уже подписанным и утверждённым актом, для себя, как бы продолжал тот скомканный приём, искал те «позиции», которые в спешке принял просто так, не успев их найти и взвесить. Но первые дни и без того оказались сверхнасыщенными. Пашков «вертелся» с утра до вечера и всё равно не успевал, не раз получая замечания от Калины. Дома Настя, видя что муж день ото дня приходит с работы всё более осунувшийся, мрачный…
– Может бросить Серёжа этот склад от греха?
– Я ж тебе говорю… поздно. Теперь чтобы сдать, надо во всех этих делах разобраться, иначе, действительно не рассчитаться…
С приближением холодов Калина решил поменять кабинет на более маленький и тёплый. Туда же для переодевания и обогрева перебрались и женщины-химички. Пашков искренне удивил Калину, когда не захотел следовать его примеру, а выразил желание остаться в прежнем, неотапливаемом помещении. Тем не менее, он легко на это согласился: