Золото по ленд-лизу. Повесть
Шрифт:
Пока Тим колол финкой на тонкую щепу автоматный приклад и разводил костер, Сашка достал из кармана их самодельную снасть, взял из вороха две палки подлиннее и пошаркал к ближайшему заливчику. Там он привязал к ним узловатую шелковую нить, наживил крючки половинками размоченной во рту изюмины, после чего забросил в воду.
Когда старшина, щурясь от едкого дыма и прихватив рукавом ватника конец шомпола, пек над огнем издающие дразнящий запах грибы, на берегу раздался радостный вопль и вскоре оттуда появился
– Подвезло нам,– оживился Тим. – Что за порода такая?
– Да похожа на хариуса, а там, кто его знает? Здесь все по чудному.
Старшина положил шомпол с уже испекшимися грибами на лежащий на камне лоскут шелка, вытащил из кармана пакетик с прозрачными таблетками и протянул другу.
– На, Санек, погрызи.
– Что это?
– Леденцы с ментолом, у фрица в планшете нашел. Там, кстати и карта. Идем мы, судя по ней, верно. Разве чуть отклонились к югу. Но топать еще далековато. Километров триста.
– Ну? Как тебе леденцы? – поинтересовался он, снизывая финкой грибы на шелк и насаживая на шомпол рыбину.
– Вкусные и во рту холодят, – прошепелявил Сашка.
– Я ж тебе говорю, с ментолом, это от простуды. Я такие на Северо-Западном фронте пробовал. Отобрал у пленного офицера. Готовились, все-таки фрицы к войне основательно. Все предусмотрели, не то, что мы, – нахмурился Тим. – Шапками закидаем.
– А все равно, под Москвой и Сталинградом их разбили. Да и здесь, на Кольском, они увязли.
– Это точно, – согласился старшина, подбросив в костер просохших веток.
– Хлипкие они уж очень. Вот мы с тобой из плена третью неделю идем. Полуживые, и без всего. А тот фриц, – кивнул головой назад, – с раскрытым парашютом в мох свалился и рожа всмятку. Ну да черт с ним, давай шамать. Кишки марш играют.
– Давай, сглотнул слюну матрос. – У меня тоже.
Тим разломил густо парящую рыбу на две части и большую отдал Сашке.
– Чего это ты меня все время подкармливаешь? То свою долю шоколада отдал, то эти таблетки, а теперь вот и кусок побольше? – обиделся ленинградец.
– Это потому, что салажонок ты еще, Санек, да и в лагере почти дошел. Так, что давай, наворачивай. А мне не впервой. Считай третий раз к своим выхожу – жестко прищурился старшина, блестя глазами.
Приятели стали жадно глотать сочную рыбью мякоть, обсасывая кости, а потом принялись за грибы. Пресные, но вполне съедобные.
– На вот еще, хлебни. У фрица в кармане нашел, – протянул старшина другу миниатюрную плоскую фляжку.
– Когда успел? – я и не заметил.
– И В Ростове мало кто замечал. Я пацаном водился с беспризорными и по карманам ловко притыривал*, – беззвучно рассмеялся Тим.
С одесского кичмана,
Сбежали два уркана,
Сбежали
Да домой,
Лишь только уступили,
В ростовскую малину,
Как поразило одного,
Грозой…
с чувством напел он, подмигнув Сашке.
– Вот жалко курева у фрица не оказалось, видать здоровье берег. Щас бы в самый раз подымить (вздохнул).
Сашка отвинтил колпачок, сделал глоток из фляжки и поморщился.
– Ну как? Получше «шила»? – поинтересовался старшина.
– А я его на «охотнике» один раз только и пробовал. Боцман не давал. Тоже говорил, что салага.
– Это коньяк, – приняв у него фляжку, сделал глоток и Тим. – Давай теперь ногу твою поглядим и спать.
Морщась, Сашка поднял до мосластого колена широкую штанину робы. Нога, от щиколотки до лодыжки, у него сильно посинела и распухла. Тим отчекрыжил финкой от парашютного лоскута длинную ленту и крепко забинтовал ею ногу матроса.
– Типа тугой повязки. А теперь спать. Утро вечера мудренее.
Друзья, как и в прошлый раз, сдвинули в сторону от прогоревшего костра горячие угли, вынули из котомки унты и скользкое полотно шелка, после чего улеглись на теплый гранит.
Унты они сунули себе под головы, полотнищем накрылись сверху и закрыли глаза. С неба невесомо продолжал сеять мелкий снег. Кружась в воздухе и не тая.
Утром, когда друзья проснулись, накидка и все тундра кругом, были покрыты его серебром, которое искрилось в лучах робкого солнца.
– Лето и зима одновременно, – пробурчал Сашка, стряхивая снег с шапки, и сладко зевнул. – Впервые по настоящему выспался. Без кошмаров.
– Еще бы, – откликнулся, лежащий рядом Тим. – Мы поели и неплохо согрелись.
Затем друзья встали, умыли снегом чумазые лица, и старшина ощупал унты. Они были полностью сухие.
– Снимай свои «гады»*, – кивнул на Сашкины, истертые до дыр ботинки. Тот уселся на котомку, сбросил ботинки с ног, стряхнул с них драные куски мешковины и пошевелил бледными, распухшими от сырости и стертыми в кровь пальцами.
Тим разрезал надвое, служивший им скатертью за ужином кусок шелка и протянул куски товарищу. После этого стащил с ног свои размокшие пьексы, и отрезал от одной из шелковых накидок, еще два куска. Аналогичного размера.
Приятели туго навернули на ноги эти шикарные портянки, и снова обулись.
– Тим, тепло, как в печке, а веса никакого,– притопнул кожаным унтом о мох Сашка и улыбнулся потрескавшимися губами. – И кашель меня почти не бьет.
– Погрызи еще леденец и мне дай, – запихав в мешок остатки шелка, протянул к нему широкую ладонь напарник.
Матрос достал из кармана бушлата леденцы и оделил одним приятеля. С минуту они посасывали их, чувствуя на языках прохладу и щурясь от удовольствия.