Золото Телла Сакетта
Шрифт:
И ничего я из себя особенного не представляю - кроме размера. Единственное, что я умею лучше, чем первый встречный-поперечный, - это читать следы... ну, может, ещё стреляю не хуже других. А в остальном только во мне и есть хорошего, что крепкая спина.
Взять хоть этого Блэкстона. Я грыз эту книжку, как собака мозговую кость, все старался добраться до сути, но эту штука требовала времени. Уже сколько дней я с ней сижу, то брошу, то снова возьмусь, и ни до чего пока не додумался.
Он толкует там много такого, что приходится обдумывать то с одного боку,
Ладно, сейчас не время мечтать. Па, он всегда советовал найти время поразмыслить, но сейчас неподходящее время.
Взял я эту веревку, свой винчестер и начал подкрадываться поближе. Бесшумно ступая по земле мокасинами, подобрался к большой палатке, продел свою веревку через четыре оттяжки, которые её держали, обнес петлей одну маленькую палатку и замотал на оттяжках другой маленькой палатки. Потом вернулся к своей лошади, отвязал её, сел в седло и привязал свободный конец к седельной луке.
Все в городке было тихо-мирно. Внутри палатки народ разговаривал, звенели стаканы, брякали покерные фишки. Ну просто стыд и позор беспокоить людей.
Я подвел лошадь к дому, встал на седло и подтянулся на крышу. Снял с себя рубашку и затолкал её в дымовую трубу. А после потихонечку слез с крыши. К тому времени, как я снова оказался в седле, внутри там начался сумасшедший дом. Помещение стало заполняться дымом, снаружи слышно было, как люди вопят перепуганно, ругаются и кашляют. Я повернул коня, подал его вперед, пока веревка натянулась, испустил дикий вопль, как команч, и всадил шпоры этому аппалузе в бока.
Эти шпоры его жутко удивили. Он рванулся, как испуганный заяц. Я несся, обрывая оттяжки и сваливая на землю палатки. А когда выбрал всю веревку, поскакал обратно между палатками сломя голову. И когда я сделал круг, вся толпа народу попалась в эту петлю.
Она их свалила на землю, кое-кого поволокла. А я бросил веревку и, наклонившись с седла, выдернул палаточный шест. И поскакал прямо на толпу, похлопывая этим самым шестом по черепушкам.
Тут какой-то парень на крыльце недостроенного магазина вроде начал соображать, что к чему, и схватился за револьвер. Я кинул шест прямо ему в лицо и крикнул:
– Лови!
Он отскочил назад, споткнулся о верхнюю ступеньку и завалился внутрь.
Я отъехал в сторону и остановился в тени. Да, наделал я шуму, будьте уверены. Две маленькие палатки завалились, и люди барахтались под ними. Большая палатка перекосилась и наклонилась. Крик стоял немилосердный, кто-то вопил:
– А ну брось! Не трожь деньги!
Прогремел выстрел.
Вот тут я вспомнил, что советовал Па, и нашел время поразмыслить. Сидел я там на лошадке в тени, наблюдал за этой кашей и получал удовольствие.
Там, под палатками, все орали, спорили и бранились. Никто ничего не соображал.
Из-под одной палатки люди наконец выбрались, она плоско легла на землю. Я решил, что без света им не обойтись,
Кто-то заметил меня и завопил. Я резко развернул коня и отъехал рысью в сторонку - как раз когда он выпалил из дробовика. Ну, а тут эта самая палатка вспыхнула, и мне пришлось отъехать подальше.
Они хотели поселиться в моем городе, не заплативши? Они хотели стрелять по моему лагерю?
Тут я заметил их кораль на краю промоины. Пара седел на жердях, веревки... Я заарканил угловой столб кораля своей веревкой и, погнав коня, выдернул этот кол из земли. Лошади хлынули в пролом за мной следом.
Да, человек может превзойти самого себя, когда настроится побезобразничать. Ломать - не строить.
Я зацепил одну ногу за седельный рог, похлопал своего коня по шее, потихоньку поговорил с ним, предупреждая, что сейчас побеспокою немножко, а после поднял голову к небесам - и запел "Как выйду я на улицы Ларедо".
Рядом просвистела пуля, и я уехал. Сдается мне, мое пение никому не нравится.
XI
Когда я выбрался из своих одеял, по краям серых облаков появилась тонкая лимонная каемка. Джо Раггер расшуровал костер, дрова разгорелись, и он поставил воду для кофе. Я сунул ноги в сапоги, потопал, чтоб они налезли толком, и застегнул на бедрах оружейный пояс. Я ожидал тревоги и потому больше ничего с себя не снимал, за исключением жилета.
Надел я этот самый жилет, сунул за пояс второй револьвер и прошел к опушке. Ну, шляпа, конечно, была у меня на голове первое, что делает ковбой, когда утром вылезет из постели, это надевает шляпу.
Что-то мне показалось, вроде кто-то там собрался уезжать.
Эйндж была уже на ногах, волосы причесаны и уложены красивее некуда, и солнце, пробиваясь через щелочки в облаках, сверкает на этих самых волосах золотом. Она принесла мне кружку кофе.
– Полагаю, вы удовлетворены тем, что сделали, - проговорила она.
– Благодарю вас, мэм... Удовлетворен? Н-ну, пожалуй. Много нужно, чтобы удовлетворить человека, много нужно, чтобы он был доволен, если он чего-то стоит. Но то, что я сделал, я сделал хорошо... да, мэм, я доволен.
– Я думала, вы хороший человек.
– Рад это от вас слышать. Такое мнение я одобряю. Хотя не знаю твердо, что такое быть хорошим человеком. Самое большее, что я могу сказать по этому поводу: хороший человек это такой, на которого можно положиться, который делает свое дело и отстаивает то, что считает правильным.
– А вы считаете правильным убивать людей?
– Нет, мэм, в общем - нет. Но вся сложность в том, что, если человек попадает в беду в здешних краях, то он не может позвать шерифа... потому что тут нет никаких шерифов. Он не может обратиться к судье, чтоб его дело рассудили по закону, потому что тут нет ни судей, ни законов. Он не может взывать ни к кому и ни к чему, за исключением своего собственного понимания, что есть правильно и справедливо.