Золото тофаларов
Шрифт:
— Моя Пражская Весна! — объяснял Боб в бане любопытным, похлопывая по пострадавшему месту.
Ныне он был топографом партии, и сейчас на его койке, среди прочего барахла, лежало несколько десятков зелено-коричневых листов.
Я люблю рассматривать географические карты, особенно старые. Одно время даже коллекционировать хотел. На меня они как-то успокаивающе действуют, лучше книг или музыки. Иногда станет противно на душе — вытянешь из шкафа планшет, развернешь плотную, пожелтевшую, с надрывами на сгибах, бумагу. Есть у меня несколько редких экземпляров конца прошлого века — Центральная Арктика и Приморье, времен
— А! Паршивые карты. — Боб уловил мой заинтересованный взгляд. — Пятикилометровки. ДСП. Старые, семьдесят первого года. Районы интересные, а карты — дрянь.
— Зачем вам такие?
— Да это не нам. Свои-то я уже отправил. У меня — свежачок. Двухкилометровки, «секретно». Фельдпочтой улетели. Эти Витька Соколов просил. У него дружки из Питера летом в Саяны собираются. Спортсмены-сплавщики. То ли по Уде хотят сплавиться, то ли по Бирюсе, а у Витьки там партия сейчас недалеко стоит, он их принять хочет честь по чести и в горы забросить вертаком, а уж вниз они своим ходом.
— По Бирюсе, говоришь?
— Ну да. Там, где речка — речка Бирюса, ломая лед, шумит-поет на голоса… — Красивый голос у Боба, карьеру на эстраде мог бы сделать. — Там ждет тебя таежная, тревожная краса! — заливался шлягером шестидесятых слегка захмелевший Бобер.
Тревожная краса, да…
— А что, у Виктора своих карт нет? — прервал я это ариозо.
— Нету. Он в нижнем течении Уды стоит, а ребятам в верховья, к самым истокам нужно. Честно говоря, я сам не понял, почему он не может у себя хорошие листы достать. По телефону говорили, связь плохая, все трещит. И здесь я бегал, бегал, только эти пятикилометровки и добыл.
Я пересел к нему на кровать и взял карты. Вот Большая Бирюса, вот Малая, притоки, горы, тайга. Ни тебе приисков, ни поселков, ни дорог. В верховьях и Большой и Малой — никаких следов человеческой деятельности. Лесная глухомань. Рай для туристов и охотников, в самом деле — таежная краса. Туристам, правда, тяжеловато будет добираться. Ближайшие населенные пункты — какие-то В. Гутары, Алыгджер, Нерха. Судя по названиям — места скопления узкоглазых аборигенов. Грязноватые, как правило, места, пропитые, стремные. Бывали-с в таких, знаем. Однако от этих очагов цивилизации до Бирюсы через несколько перевалов топать; чужие, надо полагать, там не ходят. Только свои, обиженные жизнью коренные народы Севера за соболем и белкой бегают.
Места как места, интересные, конечно, но — ничего необычного. Во всяком случае, по пятикилометровке семьдесят первого года.
— Чего так внимательно смотришь, Серж? Ностальгия? — спросил Боб.
— Интересно было бы съездить…
— На Бирюсу? Да плюнь, старик! Давай лучше к нам. Мы к Айхалу движемся. Уже Полярный круг рядом. На Мархе рыбалка — прелесть. Таймень, линок. Деньжат подзашибешь. Давай, я с Бочкаревым поговорю, он тебя помнит, а?
— Вряд ли, Сева. Времени нет. Но все равно, спасибо.
— Да брось ты! Времени всегда нет, ты подумай — тайменище во-о какой…
— Дай-ка мне Виктора телефон.
— Соколова, что ли? Вот посмотрите на него, какой упрямый. На, пиши. Он сейчас в Новосибирске.
— Давно его партия в Саянах?
— Один сезон всего отработали.
— Сам-то скоро его увидишь?
— Через месячишко точно. Передать что?
— Привет передай. Я сам позвоню ему ближе к лету. Может быть.
— Ну и ладно. Слушай, Серж, у нас соседки здесь такие тепленькие. Жаль, лететь сегодня. Хочешь познакомлю?
— Да времени…
— Ух занятой мужик! Ну, продолжим наши игры…
Проводил я их до Аэровокзала и поехал домой в крепком подпитии. Песенка в Бобровом исполнении крепко в мозгах завязла. «Там ждет тебя таежная, тревожная краса…» Приклеилась как лист банный… Речка как речка, полно таких в Сибири.
На следующий день, с тяжелой после «Крымского» головой, слонялся я по коридорам своей конторы. Работать настроения совсем не было. В одну комнату заглянешь, в другую. Там поболтаешь, там покуришь, глядишь, время до обеда и убьешь.
Так я вяло волочился по всем режимным зонам, в которые у меня был допуск, пока наконец не забрел в подразделение, занимавшееся топографической привязкой наших «изделий». Стрельнув сигарету, уже пятую в это утро, я присоединился к группе товарищей, оживленно дискутирующих у гигантского планшета с красиво нарисованными цветными карандашами секторами лепестков радиолокационных станций и прочими интересными отметками.
Карты, составляющие планшет, были не чета бобровским. На новеньких листах красовались внушительные надписи: «Генеральный штаб. Секретно. Обстановка 198… года». Гриф для нас не самый сильный, в основном мы с «СС» [5] работали, а случалось и с «ОВ», [6] но карты были совсем свежие и очень подробные, вплоть до отметок типа «зимовье охотника». Масштаб 1:200 000. Тут-то я этот лист и увидел, а когда вгляделся повнимательнее, чуть сигарету противную болгарскую не проглотил. Озноб вдоль позвоночника пробежал.
5
СС — совершенно секретно.
6
ОВ — особо важно; высшая степень допуска (форма № 1).
Это был лист 14–47–14. Название местности: «Гора Улуг-Тайга». Реки Большая Бирюса, Малая Бирюса, Хорма, Мокрый Миричун, гора Хоройский Белок. Но кроме рек и гор и прочих красот природы было и еще кое-что. Населенные пункты в верховьях Большой Бирюсы: Покровский, Сергеевский Андреевский, Катышный. Под названиями приисковых поселков везде стояло: «нежил.» и «брош.» — нежилой, брошенный. Генштабовская сводка на этот лист гласила: «Территория необжитая. По долинам рек встречаются брошенные поселки, развалины и отдельные строения: охотничьи избы, сараи. Дорожная сеть представлена лесными дорогами и вьючными тропами, проложенными в основном по долинам рек. Переправа через реки осуществляется вброд, глубина от 0,5 м. Через реку Большая Бирюса имеется деревянный мост грузоподъемностью 8 т. Остальные мосты ветхие или разрушены…