Золото Вильгельма
Шрифт:
Стихи Цветаевой и Маяковского, при всем огромном таланте их, как бы заранее рассчитаны на молодого читателя. Они как бы говорят: не можешь пробежать стометровку – не читай моих стихов!
Пушкин умудряет молодость и молодит старость. Вживлять юмор в личинку смерти. Ювелирная работа.
Удобства двуглавого орла: каждая голова думает, что за нее думает другая голова.
Мы живем под лозунгом: превратим
Выше планку позора!
Прежде чем вопиять в пустыне, создай в ней хотя бы один оазис!
– Если Бога нет, надо ужраться на этом свете.
– Но это непорядочно!
– Значит, надо ужраться порядочностью!
Он считал себя христианином, но был женат шесть раз.
– Как бы на это посмотрел Христос? – спросил я у него.
– Как Магомет! – мгновенно ответил он.
Иуда – кадровая ошибка Христа.
Крик души и крик: «Души!» – язык нас выдает.
Спал на лаврах, но со снотворным.
Один человек остроумно сказал: хорошая мысль пришла в голову, но, увидев, что там никого нет, ушла.
Говорят: стрелять из пушек по воробьям. И никому не приходит в голову, что воробьев жалко.
Нищета довела его до гордости.
Если всякая власть от Бога, то и всякий Бог от власти.
Склонный делать добро не считается с принципами и любому павшему подает руку, чтобы поднять его. У него не возникает мысли: достоин ли павший? Достоин уже потому, что пал.
Наслаждение телевизором: своею собственной рукой выключить его.
Блевота вулкана, его грязь через тысячелетия превращается в пемзу, в средство отмывания грязи. Геологический оптимизм.
Старею. И уже об этом мире думаю с нежностью и печалью, как о сыне-подростке: что с ним будет?
Верующий менее жаден к этой жизни, потому что рассчитывает на дополнительные радости в раю. Следовательно, верующим договориться в этой жизни легче и легче эту жизнь сделать более сносной.
Набоков – писатель без корней, уходящих в землю. Лучшие его вещи – гениальная гидропоника. Грустно думать: кажется, это искусство будущего.
Гений: и звезда с звездою говорит.Графоман: и звезда с луною говорит.Когда мошенничество стало его второй натурой, куда смотрела его первая натура?
Прочные перила разума над
Самое большое удовольствие от писательской работы я лично испытываю не в процессе творчества. Вдохновение сладостно, но и мучительно. А вот, скажем, я написал черновик вещи и считаю, что удачно написал. И ложусь спать. На следующее утро самая приятная часть работы – чистить черновик. Это как в жаркий летний день сдирать с охлажденного апельсина кожуру.
На одной остановке вместе с другими людьми вошла довольно пожилая женщина с увесистой сумкой в руке. Свободных мест не было, и я, встав, предложил ей свое место. Естественно, по-русски, забыв молчаливые намеки на то, что я иностранец.
– Обойдусь! – вдруг сказала эта женщина и так оскорбленно посмотрела на меня, как будто я своими словами скинул с себя лет десять и нагло нахлобучил ей на шею лет пятнадцать.
Я еще раз предложил ей сесть, но она на этот раз ничего не ответила и только поставила свою сумку у ног. Я продолжал стоять как дурак.
– Да садись, парень! – крикнул этот работяга. – Она еще баба как звон! Постоит!
Женщина, как это ни странно, благодарно улыбнулась его якобы простонародной точности.
Я сел, несколько оглушенный случившимся. Давненько меня не называли парнем, но, с другой стороны, женщина посчитала меня слишком старым, чтобы уступать ей место. После этого подмигивания и кивки этого полупьяного работяги приняли слишком неприличный характер. Он не только призывал меня выйти наконец на поверхность земли и выпить, но как бы обещал своими кивками прихватить и эту женщину, улыбнувшуюся ему.
Я вышел на ближайшей станции, подождал следующего поезда и сел в него. Рядом со мной устроились две молоденькие женщины, так и полыхавшие своими новостями, как бывает с женщинами, когда они давно не виделись. Они оживленно переговаривались, слишком надеясь, что грохот состава заглушает их голоса.
– Ой, что со мной было этим летом, я чуть не умерла от ужаса! – полыхнула одна.
– А что случилось? – полыхнула другая.
– Я была вечером в парке, и меня там изнасиловали хулиганы! Я от ужаса чуть не умерла! Столько раз ходила в парк, и ничего. А тут – на тебе!
Вот дура, подумал я, какой черт в наше время понес тебя одну вечером в парк! Да она хотела, чтобы ее изнасиловали, но деликатно. Больше я к ним не прислушивался.
Я доехал до своей станции, вышел из метро и направился домой. Шагая по тротуару уже по своей улице, я вдруг увидел, что навстречу идут два молодых человека и, не сводя с меня глаз, улыбаются.
Конец маразму, подумал я. Конечно, это мои читатели узнали меня и улыбаются, вспоминая мой юмор. А еще многие писатели жалуются, что молодежь перестала читать! Я дружески, но ненавязчиво кивнул им. Кажется, не успел я докивнуть, как они оказались передо мной. Сейчас попросят автограф, но взял ли я ручку с собой – последнее, что я успел подумать.