Золото. Назад в СССР 3
Шрифт:
Я не очень люблю передвигаться в это время года в лесотундре в нашей советской спецодежде, выдаваемой на складе в Геологическом управлении.
Все дело в том, что уже ветренно и довольно холодно, но еще не минус сорок—пятьдесят.
Самое противное — это идти по снегу под ветром. Тело потеет, а одежда становится мокрой. Стоит только остановиться на минуту и она от мороза тут же дубеет, превращаясь в ледяные латы. Человек превращается в пингвинчика.
Если простоять на ветру минут десять, то согнуть руку в локте в такой куртке стоит больших
Ветер в долине может быть очень сильным. Если в городах и поселках его останавливают дома высотки и деревья, то тут ничего нет, вся растительность словно ковер, вьется у ног.
Зимой, так вообще, шквалистые порывы могут буквально снести человека. В самой тундре больших сугробов нет из-за постоянного ветра, который переносит снег с места на место.
Но бывает и такое, что, порой, можно идти по ровному снежному насту и провалиться по плечи в снег.
В тот день мне несказанно повезло. Я шел одетый в удобную одежду одного из братьев Мухутаровых. И хоть она была мне велика, мне очень комфортно и тепло.
В этой местности смерть косила тех, кто не подготовился к походу и мерз. В какой-то момент энергия мерзнущего человека начинает расходоваться с удвоенной силой на движение и на поддержание в норме температуры тела.
Путь к балку казался бесконечным. Я шел уже двенадцать часов подряд. Всего с четырьмя короткими остановками. Останавливаться надолго нельзя. Мои спальник и палатка в рюкзаке не могли бы меня защитить от холода без печки или большого костра.
А вот источника дров или топлива по близости нигде не было видно. Если не считать одинокие кустарники, но ими особо не отогреешься. Поэтому нужно было идти широким шагом, чтобы поскорее добраться до укрытия.
Ведь температура ощущалась, как минус десять, но после того, когда стемнеет она легко могла упасть до отметки в минус двадцать. Идти в такой мороз можно, а спать на вечной мерзлоте в палатке нельзя.
Мне теперь не заботила погоня и преследователи, шедшие за мной, с самого начала. Взобравшись на высокий холм и имея фору часа в три, я видел в бинокль, как они потеряли мой след на каменистой почве лесотундры внизу в долине, постояли и повернули обратно.
В том месте, в низине сильные ветра сдувают снег с серого скалистого грунта, оставляя голые камни на протяжении нескольких километров. По этой причине у них не было ни малейшего шанса определить куда именно я направился.
Меня они видеть не могли, я был скрыт для них каменистым склоном, а вот они были, наоборот, как на ладони.
Они были приезжими, впервые попавшие в эти суровые края. Я лишил их возможности ориентироваться на местности, забрав все карты и компасы.
Им было крайне сложно определяться со своим месторасположением. Я шел местами, где они никогда прежде не бывали.
Весь окружающий ландшафт состоял из бесчисленных повторяющихся сопок, похожих одна на другую, как сестры-близнецы.
Они шли по снежному следу до тех пор пока он не оборвался. Дальше не рискнули.
Мои преследователи понимали, что могут
Ведь я намеренно петлял и не шел по прямой, чтобы запутать их.
Я проверялся, еще дважды останавливаясь и кропотливо изучая в бинокль каждый камешек и ложбинку, оставшиеся за спиной. Никого. Вот и отлично.
Они же, пораскинув мозгами, предпочли вернуться в лагерь. Скорее всего они надеялись на то, что я обречен на верную гибель и не выживу один в ледяной северной пустыне.
Я же свои шансы оценивал довольно высоко и не падал духом, хотя прекрасно понимал, что впереди — не сахар и вероятность не дожить до следующего утра для меня абсолютно реальна.
Это не имело значения, я уже не раз подвергался серьезным опасностям в своей нынешней жизни и выходил из тех ситуаций с достоинством и новым опытом.
Тут главное не подсесть на эту адреналиновую волну и по прежнему контролировать себя и свои эмоции.
После того, как мы с моим руководителем экспедиции Семягиным узнали, что в команде нашей геологоразведочной партии присутствуют двое двоюродных братьев, специально приехавших на Север, чтобы отомстить Федору Петровичу сомнения и другие версии отошли на второй план.
Федор Петрович, Петрович, как его называли в экспедиции, был убит, кем-то из членов команды
Петрович был самым старым и опытным рабочим-промывальщиком в экспедиции, работвшим с Семягиным в его команде с самого начала, с первых экспедиций нашего руководителя.
Ему было что-то под семьдесят, но выглядел он, как восьмидесятилетний старик.
У Петровича была сложная и можно сказать несчастливая биография. Он дважды оказывался за решеткой, пока не остепенился и не пошел в старатели.
Старик был бодр и физически активен. Поначалу я ума не мог приложить, кому понадобилось его убивать.
Как оказалось, при всем внешнем спокойствии и благожелательности старика, почти у всех были поводы для конфликтов и даже мотивы для убийства.
Чего я только не узнал. Вот так живешь рядом с человеком общаешься с ним, и даже не подозреваешь, какие черти в тихом омуте водятся. Я никогда не занимался расследованиями, но за короткое время удалось многое выяснить.
Тут и карточные долги, неучтенное золото. Невольное, но неоднократное оскорбление традиций и верований северных народов. Даже возможные доносы, работа на недоброжелателей и конкурентов Семягина — руководителя партии.
Впоследствии стало известно, что Бондаренко и Макаров, двоюродные братья, были племянниками того самого заключенного, которого Перович в результате конфликта сделал инвалидом в зоне.
Они поклялись отомстить и с этой целью устроились в тот же отряд, в котором на уже постоянной основе работал старик.
Все это выяснил Роман Козак. Доказывать ничего не пришлось, потому что почуяв недоброе, братья сумели захватить все медикаменты, оружие, боеприпасы, теплую одежду, палатку с печью и лабаз с продуктами.