Золото
Шрифт:
– Привет, Француз, как оно ничего?
– Привет, Хуан! Что у тебя? Вот, пришел тебя навестить и, можешь поверить, что серьезно напахался, чтобы найти тебя здесь.
На лице Хуана расцветает улыбка. Это низенький, мускулистый тип лет тридцати, и его беззубая улыбка вызывает симпатию.
– Это мы хорошенько спрятались, видишь ли, охранники парка - это настоящие сволочи. И время от времени они здесь так и шастают. Пошли!
Я иду за ним, но в паре метрах сбоку, чтобы не получилась тропа, способная привести охранников к его хижине.
– Вообще-то эти кретины совершенно тупые, - говорит Хуан, - и пользы от них мало, но, бывает, что иногда накрывают кого-то из орерос.
* * *
Хижина, это слишком жирно сказано - пластиковая пленка, растянутая на четырех жердях, угол для кострища, общая кровать сантиметрах в тридцати над землей, сделанная из покрытых листьями древесных стволов. Вместе с Хуаном проживают два типа. Один молодой, низкорослый хитрый и коварный педик, к которому я тут же испытываю антипатию, и молчаливый старик, на котором лежит готовка.
Похоже, что от моего появления они не в восторге.
– Можешь спать тут, - говорит Хуан, показывая на кровать, поместимся.
– Спасибо, но моя вера запрещает мне спать с другими мужчинами. Я сделаю себе свою кровать. Можешь дать мне мачете на время?
– Я помогу тебе.
Не могу же я ему сказать, что вся эта толкучка и грязь будят во мне отвращение. Он бы меня просто не понял. Для них гигиена - штука совершенно незнакомая. Впрочем, они весь день проводят в воде и считают себя чистыми.
Мы быстро устраиваем кровать возле кострища. Четыре ветки с развилками, вкопанные в землю; на них положены поперечины, удерживающие перепиленные вдоль наполовину стволы бальсового дерева. В отличие от тикос, я снимаю со стволов кору, чтобы избавиться от насекомых. Сверху все это покрываю пальмовыми листьями.
Когда мы заканчиваем, наступает ночь.Я чувствую себя измотанным и грязным, поэтому спускаюсь к реке, чтобы помыться. Нахожу естественное углубление. Вода, хоть и холодная, действует очень приятно и успокаивающе. Пользуюсь случаем и простирываю шорты, трусы и рубашку. В лагерь возвращаюсь голым. Маленький педик сидит перед хижиной и пялится на меня. Вешаю одежду над кострищем и сажусь на кровать. Занявшись смазкой револьвера, не сразу замечаю, что этот маленький дебил встал рядом и бесстыдно меня разглядывает.
– А ну перестань пялиться, сволота, и уматывай отсюда!
– говорю я, прикрывая естество листьями.
– Ой, Француз... какой ты нежный!
– отвечает он, покачивая задком.
Я не ошибся относительно этого дегенерата, но на этом еще не конец. Я ничего не имею против педиков, лишь бы оставили меня в покое.
После скромного ужина - рис, фрижолес и кофе - сидим и болтаем. Листки в Библии не промокли, поэтому сворачиваю самокрутку с манго-роса, которую пускаю по кругу. Через несколько минут всем становится весело, и языки у всех развязываются. Старик и молодой, которые, как узнаю лишь сейчас, живут друг с другом, никогда не выходят из джунглей. Хуан приносит им из Карате все необходимое. Какие-то темные делишки пригнали их сюда и заставляют скрываться. Хуан заснул и громко храпит. Маленький педик засыпает меня вопросами:
– А Франция - это где?
– Далеко отсюда.
– Сколько дней на лошадях?
Старикан, не такой темный, как его дружок, объясняет, что нужно лететь самолетом или плыть на пароходе. После этого они начинают ссориться. Пользуюсь этим и закрываю глаза. Среди ночи меня резко будит какое-то прикосновение. Маленький педик разлегся рядом, его рука у меня на животе. Во мне вскипает отвращение, и я изо всех сил бью его кулаком в рожу. Он падает на землю и орет. Тут же прибегает старик, поднимает его,
Когда я просыпаюсь, весь закоченевший от холода, вовсю идет дождь. В этот день ливень настолько сильный, что работать невозможно. Я натягиваю так и не просохшие вещи; день проходит монотонно и скучно.
На второй день, пользуясь прояснением, на рассвете выходим на берег рио. Все то же дерьмо: перетаскивать камни, разбивать валуны и накладывать лопатой землю в каноа. Где-то к полудню работу прерываем, очистив перед тем несколько кубометров породы. Хуан поднимает каноа.
– Гляди, Француз, глянь, как светит!
Гляжу: несколько зернышек, пара граммов, не больше. У меня возникает желание все здесь разгромить...
Хуан чувствует мое разочарование:
– Сегодня мало. Мы еще не дошли до интересной жилы, но завтра сам увидишь...
И правда, назавтра я вижу. Неустанный дождь вызвал оползень, и земля полностью засыпала все наши раскопки. Возвращение к исходной точке.
Еще одно потерянное утро. Я напрасно трачу время, и атмосфера ухудшается. Новая стычка с говнюком, который хотел послать меня за водой, за что и получает по морде.
* * *
Пополудни, когда мне уже осточертело выслушивать все их глупости, я ушел в лес. Довольно скоро мне встретилось стадо обезьян, сидящее высоко на деревьях. Это конгос, ревуны, голос которых слышен за много километров. У них симпатичные морды; они застывают, чтобы присмотреться ко мне. Симпатичные они или нет, но мне хочется мяса. Я бы немного пострелял, но боюсь, что шум привлечет охранников парка. А жаль!
Чуть дальше вижу игуану на какой-то ветке. К сожалению, брошенный мною камень в цель не попадает, поэтому иду дальше. В тот же день вижу совершенно крохотных лягушек, окрашенных в самые невообразимые цвета: ало зелено - золото - платиновые. Настолько удивительных созданий я не видал ни в Амазонии, ни в других тропических лесах. Несколько позднее узнаю, что самое обычное прикосновение к такой лягушке может уложить взрослого человека. На обратном пути мне везет, и я встречаю питона боа. Наконец-то мясо! На сей раз не даю змеюке ни малейшего шанса. Удар мачете, и в лагерь я возвращаюсь счастливым: мой организм требует мяса, и всяких там мучнистых изделий ему просто не хватает.
В отличие от всяких других змей, которых здесь, на полуострове, хватает, боа совершенно не опасен. Укус же большинства оставшихся смертелен, в особенности тут, в национальном парке, и это старинный предмет опасений всех золотоискателей на Оса. Этих гадов здесь тысячи, от совершенно маленькой коралловой змейки до каскабелла муда, гремучей змеи, достигающей трех метров в длину, не говоря уже про чаще всего встречающуюся терцио пелло, змею бокарачу и других гадостях, названия которых мне не известны. Все эти гады кусают чаще всего в руки и пальцы на ногах. Если змея кусает кого-нибудь в палец, то укушенный чаще всего отрубывает его себе мачете. Иногда этого хватает, но многие дают дуба. По примеру орерос я привык самым тщательнейшим образом обыскивать постель, прежде чем ложиться спать. Внимательно слежу и тогда, когда просто хожу, потому что все еще шатаюсь босиком. В течение дня здесь встречаешь массу змей, а ночью, чтобы избавиться от риска наступить на какую-нибудь, мои временные коллеги дуют прямо в кровать, не обращая внимания на вонь. Вчера утром, когда я таскал камни, чтобы отвернуть русло, под одним из валунов заметил терцио пелло. Я едва успел отскочить в сторонку. Терцио пелло - это ядовитейшая тварь с громадными зубами, способными прокусить любые сапоги.