Золото
Шрифт:
Именно она проводила с Софи больше всего времени. Джек с удовольствием приходил на свои «смены», но ей стало трудно уходить от Софи на собственные тренировки. Ее не покидало чувство, что для девочки можно сделать что-то еще. Чем больше времени она проводила с ней, тем быстрее настраивалась на тонкие ритмы ее сна и кормлений, тем быстрее училась работать с этими ритмами, чтобы выхаживать крошку.
Когда они с Джеком забирали Софи домой, они снова договорились о том, что заботу о ребенке будут делить поровну, но всякий раз, когда Кейт наблюдала, как неуклюже это делает Джек, она находила всевозможные причины, чтобы остаться дома. В этой новой жизни она умела абсолютно все, кроме одного: взять спортивную сумку и уйти от своей дочери хотя бы на пять часов.
В
Когда Джеку доставили билеты на самолет, реальность происходящего наконец принесла боль. Кейт почувствовала себя выброшенной за борт и заключила с Джеком новый договор. После Афин они будут четко делить время поровну, чтобы вместе поехать на Олимпиаду в Пекине.
В результате Кейт перенесла свое неучастие в Олимпиаде в Афинах легче, чем ожидала. Они ведь всегда собирались иметь детей, когда их спортивная карьера будет завершена. И если она позволяла себе думать о том, что произошло, как о некоей случайности – ну, например, забыла принять таблетку, – ей было легче. Она говорила себе, что Софи – просто один ребенок из трех: незапланированный, но желанный. Кейт обрадовали успехи Зои в Афинах, а на следующий день, когда золото выиграл Джек, она ощутила нечто больше, чем просто радость. Он сделал ей предложение, стоя на верхней ступени пьедестала почета, и она прокричала «Да!», находясь в двух тысячах миль от Джека, в их гостиной, перед маленьким телевизором. Двадцать минут спустя у дома собралась дюжина репортеров, а телеоператоры дали Кейт возможность поговорить с Джеком в прямом эфире.
– Да, – повторила Кейт. – Да, я согласна.
Она стояла на крыльце, держа на руках улыбающуюся Софи – кто-то набросил на них британский флаг, – и на следующий день эта фотография обошла первые страницы газет.
После Афин Джеку предложили спонсорскую сделку. Фирма Nike проявила потрясающую щедрость. Они могли бы пере ехать в дом побольше, на тихую южную окраину, но решили не покидать свою улочку неподалеку от велодрома. Им хотелось остаться в обычной, реальной жизни. В маленьком дворике появился детский пластиковый трактор, в котором можно было сидеть, а еще песочница и батут. Первый день рождения Софи отпраздновали в марте две тысячи пятого, но не в тот день, когда она появилась на свет, а в тот, когда они забрали ее из больницы. Отец Джека напился, снял кислородную маску, без которой уже не мог обходиться, и прохрипел, обратившись к Кейт: «Честно говоря, раз уж вы теперь люди семейные, лучше тебе послать эти велосипедные делишки куда подальше. И в газетах-то про вас пишут только из-за ваших буферов, обтянутых лайкрой. Вот уж не хотелось бы, чтоб к мамочке нашей внучки так относились!»
Кейт расхохоталась, и, конечно, она была рада, что Роберт назвал ее матерью Софи, но на следующий день она оставила дочку с Джеком и еще до рассвета уехала из дома на своем тренировочном велосипеде. В конце Баррингтон-стрит она повернула направо, преодолела семьдесят миль до Колу-ин-Бэй, купила пакет чипсов и съела их, любуясь Ирландским морем. Кроме нее, под моросящим дождем на берегу не было никого. Домой она вернулась, выбрав самую прямую и короткую дорогу. Она приняла душ, приготовила чай для Софи, проводила родителей Джека на автобус до Эдинбурга. А потом позвонила Тому и сказала, что готова вновь приступить к тренировкам. В этот день она одолела на велосипеде сто сорок миль.
Том с Дейвом помогли Джеку и Кейт разделить рабочий день на четыре блока по четыре чаcа: с шести до десяти утра, с десяти утра до двух дня, с двух дня
Когда умер отец Джека, на целую неделю отработанный график прервался. На кладбище Джек и Кейт стояли, держась за руки, под зонтом и смотрели, как опускают в могилу гроб. На крышке венком из белых гвоздик было выложено слово «ПАПА». Могильщики сняли венок, положили на искусственную траву, где на цветы падал дождь. «Неужели мы должны увезти их с собой в Манчестер?» – подумала Кейт. Какая от них могла быть польза в обычной жизни? Может быть, гвоздики следовало одну за другой вынуть из венка и поставить в вазу? Или разместить венок на подоконнике в кухне, а потом выбросить завядшие цветы в мусорное ведро? Когда умер отец Кейт, ей в голову не пришло выкладывать цветами какое-то слово, и вот теперь она мучилась, что это значило – что она любила слишком сильно или, наоборот, недостаточно?
Она сжала руку Джека.
– Как ты?
– Не знаю. Спроси после Пекина.
– До Пекина еще три года.
– Три года и два месяца, – фыркнул Джек. – Давай поговорим об этом, когда у нас обоих заблестят на груди золотые медали.
Они снова приступили к тренировкам, быстро нарастили темп, а потом инерция набрала обороты… Холодильник был забит восстановительными спортивными напитками и контейнерами с детским питанием. Изо дня в день – одно и то же, без конца и края. Пол в ванной не успевал просыхать. Уход за ребенком, тренировки, душ, уход за ребенком, тренировки, душ. Сон. Все сначала. Воскресенье было днем реабилитации. Стирали спортивные костюмы. Замораживали соус для спагетти в специальных мешочках, помеченных определенными днями недели.
Возвращение Кейт в спорт состоялось осенью две тысячи пятого года, на национальном чемпионате. Организация режима дня оказалась сложнее самих соревнований. Кейт и Джеку приходилось жонглировать заездами, разминками, регидратацией, питанием, финалами, церемониями награждения и Софи. Сотрудники Британской федерации велосипедного спорта проявили редкостное понимание. В последний день соревнований, когда интенсивность событий достигла максимума, одна из девушек взяла на себя Софи. Она ходила вокруг технической зоны, держа ее за ручку, а Кейт смеялась и говорила журналистам, что ее дочь – единственная малышка в Великобритании, которую учит ходить личный тренер. Она поцеловала Джека. Она была совершенно счастлива.
Кейт выиграла индивидуальную гонку преследования, гонку на пятьсот метров на время и спринт. В финалах всех этих заездов она победила Зою. Джек тоже выиграл все виды соревнований, в которых участвовал, но на следующий день газеты на первых страницах поместили фотографии Кейт. «ЗОЛОТОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ КЕЙТ». И ее фото на пьедестале почета. Одной рукой она держала букет цветов, а другой – Софи. От вспышек фотокамер Софи моргала, как разбуженная летучая мышь. Она завладела золотыми медалями матери и, смеясь, нацепила их себе на шею. Фотографы полюбили Софи, а Кейт стала лицом фирмы Mothercare. Они с Джеком выплатили ипотечный кредит за дом и поселили мать Джека в симпатичном бунгало в общине, в которой она пожелала остаться.
Между тем Софи подросла, и Том приурочил тренировки Кейт к тем часам, когда девочка находилась в детском саду. «Пока!» – это было первое слово малышки. «Пока, пока», – говорила она, прощаясь с родителями.
Речь у нее развивалась не слишком быстро, но это не особенно беспокоило Кейт и Джека. Софи была красивая и веселая. Вторым словом стало – «матруся», что означало: «мама тренируется». Она спала на кровати между Джеком и Кейт. Кейт любила, когда они втроем лежали под теплым одеялом, дочь спала, и ее веки подрагивали во сне. Кейт, естественно, не кормила Софи грудью, но ей казалось, что она способна вскормить ее сном. Днем она помогала Софи дрессировать игрушечных зверей. Софи отчитывала их, явно подражая Тому, лопотала: «Игартипабатис!» – что означало: «Тигр, ты перерабатываешь!»