Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
Шрифт:
Будущий император хмыкнул:
– Русские такие смешные! Из всего делают трагедию… Что ж, согласен ехать втроём. Назначаю Чаргобая собственным оруженосцем.
Молодой человек огрызнулся беззлобно:
– Как-нибудь обойдусь без таких должностей… Послужили - хватит!
Выпили вина, и Андроник спросил!
– Ну, так что ты решаешь? Внучка Чарга не могла поднять глаз:
– Я должна подумать. Он проговорил с жаром:
– Думать некогда! Мануил разрешил задержаться в столице только на сегодня, чтобы встретиться с матерью. Завтра
– Не могу поступать столь скоропалительно…
– Только так! Здесь тебя ничего не держит. А меня - тем более! Я войду в этот город как триумфатор - или не войду вовсе. В Пафлагонии дождусь своего заветного часа. Соберу немало сторонников. И хочу, чтобы первыми из них были вы с Чаргобаем.
Настя сделала ещё один крупный глоток из чаши. Улыбнулась невесело:
– Но ведь ты не можешь на мне жениться, потому что состоишь в браке с первой своей супругой.
– Разве это для тебя важно?
– Из-за этого я рассталась с Исааком Ангелом.
– Господи, сравнила! Он же холостяк и не захотел под венец, потому что всего боится. Я бы согласился немедленно, но меня вынуждают обстоятельства.
Галичанка в замешательстве посмотрела на Чаргобая:
– Слава, ты действительно мог бы с нами отправиться?
– Безусловно. Если уж называться оруженосцем, то твоим, и больше ничьим!
Растерявшись вконец, молодая женщина низко склонила голову и, прикрыв глаза, прошептала:
– Право, я не знаю… Тут вмешалась Янка:
– Умоляю, Настя, не поддавайся, выстой. Я тебя толкала в объятия Мануила и Исаака - потому что считала их порядочными людьми, но теперь говорю: одумайся! Ты же знаешь Андроника, он тебе изменит с первой же попавшейся юной пафлагонкой. А в моём доме будешь независима и спокойна…
Настя усмехнулась:
– Приживалкой? Нянькой?
У подруги дёрнулась нижняя губа.
– Ты неблагодарна…
– Нет, прости, не хотела тебя обидеть - вы с Кантакузином сделали для меня очень, очень много, вашу доброту не забыть вовек… Но пришла пора делать выбор. Завтра на рассвете еду в Пафлагонию.
Одобрительный возглас вырвался из груды Андроника. Он схватил запястья бывшей своей возлюбленной, с воодушевлением крепко сжал и сказал:
– Душенька, спасибо!
Чаргобай ничего не выразил, про себя же подумал: «Это ненадолго. Он её действительно скоро бросит. И тогда мы отправимся с ней на Русь. Я свалю династию Осмомысла, чтобы самому сесть на галицкий трон!»
А зато Янка, не перенеся глупости подруги, встала и пошла к выходу. Ни к кому конкретно не обращаясь, бросила с досады:
– Мир сошёл с ума!.. Вразуми ея, Господи! И не дай погибнуть!
4
Пафлагония - это часть современной Турции, побережье Чёрного моря от Эрегли (а по-гречески - Ираклии) до Синопа. И едва ли не всю
Городок Эней, бывший когда-то крепостью, взятой с ходу Александром Македонским на его пути в Индию, прилепился к берегу горной речки, неширокой, но бурной, с обжигающе холодной водой, вечно вспененной на неровных бурых камнях. Древние городские стены, кое-где разрушенные и поросшие деревцами, представляли невесёлое зрелище, создавая образ одичания и убогости. Гарнизон насчитывал четыреста человек. Комендант города олицетворял собой основную византийскую власть в радиусе нескольких сотен вёрст. До ближайшего крупного Черноморского порта - Амастриды - надо было ехать несколько дней верхом.
Появление в Энее ссыльного Комнина потрясло до основания местное общество. Не Андроник ходил на поклон к коменданту, а семейство коменданта почитало за честь посещать пристанище императорского родича, говорить о погоде и о политике, угощаться вином и тушёной свининой с лигурийской капустой, - благо, им идти было близко, через сад, где опальной августейшей особе выделили небольшой домик. Все считали, что Настя - его супруга, а Берладников сын - их телохранитель. Но когда настоятель местной церкви, нарушая тайну исповеди, сообщил коменданту полученные им от внучки Чарга сведения - что она вовсе не жена, а наложница, - тот вначале был весьма шокирован и отказывался поверить, а потом решил, что, должно быть, в столице так принято, нравы там иные, а порфирородным виднее, как жить. И с кем.
Обживались медленно. Настя, продолжая внутренне сомневаться, правильный ли выбор она совершила, огорчалась по пустякам, раздражалась, плакала. То её выводила из себя слишком острая местная еда, то бегущий по ложу скорпион, то гортанный выговор смуглых пафлагонцев. Наконец она начала ревновать Андроника к дочке коменданта - рыхлой семнадцатилетней девице, у которой таз был примерно вдвое шире плеч. И хотя в свои двадцать девять Настя оставалась такой же красавицей - стройной, моложавой и нещадно выдёргивала возникавшие то и дело белые волоски, юная соперница очень волновала её, вплоть до неприличия, безобразных сцен, устраиваемых любовнику. И однажды на исповеди призналась:
– Батюшка, грешна.
– В чём же, дочь моя?
– Пожелала смерти Гликерии, дочери Хрисанфа. Но потом одумалась и молила Господа о прощении.
– А за что же ты не взлюбила ея?
Были на обеде у коменданта, и Андроник обменивался с нею тайными намёками.
– Да неужто? Какими?
– Говорил, что она похожа на языческую богиню Кибелу, плодородную и животворящую, и пророчил ей выводок детей.
– Да ведь он шутил, полагаю.
– Да, теперь я тоже так думаю. Но тогда не смогла сдержаться и послала Гликерии мысленные проклятия.