Золотое правило этики
Шрифт:
Глава одиннадцатая
Вейдеманис уехал в одиннадцатом часу вечера, а Дронго продолжал сидеть перед ноутбуком погибшего актера. У него было какое-то странное чувство вины, словно он подглядывал без разрешения за чужой жизнью. Пока эксперт просматривал сообщения на фейсбуке, о себе заявили сразу трое друзей актера, которые вышли в Интернет и предложили ему пообщаться.
С одной стороны, Дронго испытывал чувство неловкости и нарастающего внутреннего стыда за пользование чужим ноутбуком. С другой – Дронго успокаивал себя тем, что не просто
«В конце концов, вся моя деятельность – это своеобразное подглядывание за чужой жизнью. Я похож на писателя, который следит за приключениями своих героев, пытается разобраться в истинных мотивах их поступков. Я ведь понимаю, что пытаюсь восстановить справедливость, найти истину, – думал Дронго. – Но почему меня тогда не покидает это неловкое чувство собственного несовершенства, даже своей причастности к убийству актера? Мне кажется, что в этом есть и частичка моей вины. Я ведь действительно пытаюсь найти убийцу».
Он вспомнил, что недавно по «Культуре» смотрел фильм о Петре Вайле, которого знал лично, встречался с ним в Америке и Италии. Вайль справедливо замечал, что чтение Толстого, понимание Рембрандта и знание Баха не могут сделать непорядочного человека образцом порядочности. Бесчестные люди встречаются и среди люмпенов, и среди любителей Баха в почти одинаковом количестве, отмечал Вайль. Но вторые испытывают чувство стыда, которое недоступно тем, кто не знает Толстого, Рембрандта и Баха. Может, поэтому именно сейчас, читая письма с чужого компьютера, Дронго испытывал это чувство стыда.
Он обратил внимание, что последние двадцать дней Михаил почти не общался со своими друзьями, не отвечал на их письма, перестал шутить и вообще редко выходил в Интернет. Среди сообщений, отправленных ему, были и вопросы друзей о том, почему он игнорирует их обращения и не пришел на день рождения некоей Ларисы, который они отмечали восемь дней назад. Дронго поставил знак вопроса в блокноте, лежавшем перед ним, и продолжил исследование писем погибшего артиста.
За этим занятием он просидел почти до пяти часов утра, а потом наконец-то отправился спать. В половине десятого его разбудил телефонный звонок Концевича.
– Я передал вчера вашу просьбу следователю, – сообщил бизнесмен, не извинившись и не поздоровавшись. – Он обещал выяснить все через четыре дня, сразу после выходных. У вас есть еще какие-нибудь новости?
– Пока нет, – ответил Дронго, уже привыкший к хамскому поведению олигарха. – Но у меня есть к вам несколько вопросов.
– Какие еще вопросы? – раздраженно спросил Сергей Викторович. – Я в машине, еду на работу. Что еще вы не успели у меня узнать?
– Вы за рулем?
– Конечно нет. Меня возит водитель. Рядом с ним сидит телохранитель, но это, конечно, не Карен. Что именно вас интересует?
– Кому вчера вы рассказали о нашей беседе? Кто мог узнать о том, как именно исчезла ваша супруга из этого салона?
– Разве я давал вам подписку о неразглашении? – нагло спросил Концевич. – Я просто сообщил
– Олеся тоже не образец добродетели, – не удержался Дронго.
– Она хотя бы не такая гадина, какой была Тамара, – зло крикнул Концевич. – Понятно, что Олеся делает все, чтобы понравиться своему шефу. Это в порядке вещей. Ненормально, когда так нагло ведет себя моя супруга, к ногам которой я бросаю все свои миллионы.
– Не кричите, – предложил Дронго. – Не нужно говорить все эти гадости при своих людях. Хотя бы из уважения к своей помощнице, которая пока не сделала вам ничего плохого. – Он не удержался и вставил слово «пока».
Концевич был слишком умным человеком, чтобы не обратить внимания на это.
– Думаете, что и она меня продаст, – понял он. – Считаете, что я окружен одними только подхалимами и приспособленцами? Никто в моем окружении не испытывает ко мне самого обычного чувства благодарности или симпатии?
Дронго хотел сказать, что он думает по этому поводу, но решил, что не стоит так сильно обижать даже такого самовлюбленного эгоиста и циника, как Концевич. Обман супруги и ее исчезновение оказались для него слишком сильным ударом. Возможно, в будущем он сможет пересмотреть свои взгляды, станет относиться к людям несколько мягче, добрее, внимательнее. Нет, сейчас не следовало его добивать.
– Такие люди наверняка есть, – солгал Дронго. – Но имеются и другие. Как всегда бывает в обычных коллективах.
– Вот сейчас я с вами полностью согласен, – быстро произнес Концевич. – В любом коллективе есть свои подонки и нормальные люди. Что вы хотите у меня узнать?
– Кому вы сообщали о нашем разговоре? Постарайтесь вспомнить, кто именно мог узнать о нем?
– Знала Галина Аркадьевна. Может, моя кухарка слышала, как я кричал. Водитель, охранники, Динара и Олеся, сидящие в приемной. Еще наш вице-президент. Он зашел ко мне, когда я с вами разговаривал. Борис Львович тоже переживает из-за случившегося. В общем, все, кто меня окружает. Но никому из посторонних я ничего не говорил. Даже следователю.
– Кто именно ведет дело об исчезновении вашей жены?
– Сначала был Рожко. Молодой парень. Но я добился, чтобы дело передали следователю по особо важным делам Сухареву. Николаю Васильевичу под пятьдесят. Он производит впечатление знающего человека, хотя и не сумел ничего выяснить в отличие от вас.
– Вы сказали ему, что собираетесь обращаться к частным детективам?
– Конечно. Он советовал мне не спешить, но, когда прошла первая неделя, я обратился в агентство. Сразу четверо специалистов искали мою жену. Я платил им за каждый час работы. Но эти четверо чудаков на букву «м» ничего не смогли обнаружить. Не считая общих рассуждений. Вот тогда я и решил обратиться к вам.