Золотое руно (сборник)

Сойер Роберт Джеймс

– Мы ничего не потеряем, – так же резко отозвалась Карен. – Мой Джейк – не какой-нибудь местоблюститель, приглядывающий за вашей жизнью, пока вы не будете готовы забрать её назад. Он продолжил её, живя собственной жизнью – со мной. И мы не собираемся идти на попятный.

Моё биологическое эго было, казалось, несколько обескуражено напором Карен.

– Я… э-э…

– Так что, как вы видите, – продолжила Карен, – речь идёт не о вас и ваших желаниях. У моего Джейка теперь собственная жизнь. Новые друзья. Новые отношения.

– Но это я – настоящий!

– Чушь

собачья, – ответила Карен. – Чем вы можете это доказать?

– Только я… только у меня есть…

– Что? Душа? Вы думаете, тут всё дело в душе? Нет никакой души. Поживите с моё и узнаете. Увидите, как люди увядают, день за днём, год за годом, пока от них не остаётся ничего. Душа! Картезианская чепуха. Нет в вас никакой магической неощутимой части. Всё, что вы есть – это физический процесс, процесс, который может быть, и был безупречно воспроизведён. У вас нет ничего – ничего – чего бы не было у этого Джейка. Душа? Хватит молоть чушь!

– Ты знаешь, что она права, – мягко сказал я. – Раньше ты никогда не верил в душу. Когда мама говорила о том, что папина душа всё ещё там, в том разрушенном мозгу, тебе было жаль её не из-за того, что случилось с папой, а из-за того, что она заблуждалась . Ты именно так об этом и думал, этим самым словом; ты это знаешь, и я это знаю. Заблуждалась .

– Да, но…

– Но что? – спросил я. – Ты хотел сказать, что теперь всё по-другому? Что ты достиг какого-то просветления?

– Ты…

– Если кто и должен был начать смотреть на вещи по-другому, – сказал я, – так это я. Собственно, я и начал – я теперь вижу все цвета. И я знаю, что ничего во мне не пропало. Мой разум – идеальная, идеальная копия твоего.

– Ты бы не смог узнать, если бы чего-то не хватало, – сказал он.

– Конечно смог бы, – вмешалась Карен. – Когда стареешь, то болезненно осознаёшь все те вещи, что ускользают от тебя. Чувства притупляются, становится труднее что-то вспомнить. Вы знаете совершенно точно, что у вас было до того, как вы это потеряли.

– Она права, – сказал я. – Я совершенно цельный . И так же, как и ты, хочу жить своей жизнью.

39

Два меня.

Это всё чертовски запутано, но я обнаружил, что думаю о нём как о Джейкобе, а о себе как о Джейке. Один из тех ментальных фокусов, в которых мы начинаем нуждаться всё больше, когда становимся старше.

Он был Джейкоб, где конечное «ОБ» означало «оригинальный биологический». Я же был просто Джейк.

Я обнаружил, что я, Джейк, не могу отвести глаз от экрана видеофона, показывавшего Джейкоба, моей кожуры. Всего несколько недель назад мы были одним целым, а…

А до того меня попросту не было. Он, Джейкоб, был единственным, кто на самом деле пережил

всё то, о чём я лишь помнил. Это у него был шрам на правой руке после падения с дерева в двенадцать, это он запнулся о ступеньку и повредил связку на лодыжке, это у него была артериовенозная мальформация, это он смотрел, как падает мой отец, это он занимался любовью с Ребеккой и он видел мир в усечённой цветовой палитре, в которую были окрашены большинство наших общих воспоминаний.

– Я пойду туда, – сказал я в видеофон.

– Куда? – спросил Джейкоб.

– В лунобус. К тебе.

– Нет, – ответил Джейкоб. – Нет. Оставайся на месте.

– Почему? – спросил я. – Потому что легче отрицать мою личность и мои права, когда я лишь горстка пикселов на крошечном экранчике?

– Я не идиот, – сказал Джейкоб, – так что не надо со мной обращаться, как с идиотом. Я контролирую ситуацию. Твой приход её дестабилизирует.

– Я правда не думаю, что у тебя есть выбор, – сказал я.

– Есть. Я не открою шлюз.

– Хорошо, – сказал я, соглашаясь, – будешь держать меня снаружи. Но если ты собирался говорить со мной лишь по телефону, мне не нужно было прилетать сюда с Земли.

Пауза, потом Джейкоб ответил:

– Ладно. Карты на стол, брателло. Ты здесь, потому что я хочу, чтобы ты согласился остаться здесь вместо меня.

Я опешил, но наверняка ничто в моей искусственной физиологии этого не выдало. Я ответил так спокойно, как только мог:

– Ты знаешь, что я не могу этого сделать.

– Выслушай меня, – сказал Джейкоб, поднимая руку. – Я не прошу чего-то ужасного. Сколько ты собираешься прожить?

– Я не знаю, – ответил я. – Долго.

– Очень долго, – сказал он. – Несколько столетий как минимум.

– Если не случится ничего плохого.

– А сколько проживу я?

– Я не знаю, – ответил я.

– Наверняка знаешь, – сказал Джейкоб. – Без синдрома Катеринского я проживу примерно столько же, сколько и любой другой родившийся в 2001 году канадец – ещё лет пятьдесят, если мне повезёт. У тебя будет вдесятеро больше времени, возможно, в сотню раз больше. Всё, о чём я тебя прошу – позволить мне прожить эти пятьдесят лет – или меньше, возможно, значительно меньше – на Земле.

– А… а что будет со мной?

– Ты останешься здесь, в этом замечательном курорте Верхний Эдем. – Он внимательно смотрел на меня, пытаясь определить мою реакцию. – Устрой себе отпуск на пятьдесят лет – чёрт возьми, чего греха таить, мы ведь по большей части только этим и занимаемся, верно? Здесь словно в Лас-Вегасе или на лучшем в мире круизном лайнере. – Он помолчал. – Послушай, я смотрел трансляции процесса. Я знаю, что он идёт не очень хорошо. Тебе охота провести следующие икс лет, таскаясь по судам, или лучше расслабиться здесь и вернуться, когда всё устаканится? Ты знаешь, что рано или поздно за мнемосканами признают полные права личности – так почему бы не дождаться этого момента здесь и вернуться на Землю на белом коне?