Золотое солнце

Володихин Дмитрий Михайлович

— Как казнили? Он ведь... Он ведь со мной был!

— Труп все видели. Мертвее мертвого.

— Бога нельзя убить. Или это не Бог.

— Его и не убили, брат.

— Убили же!

— А Он воскрес, пяткой от земли оттолкнулся и к Отцу на небо ушел. Тела никакого не осталось. Значит, и все мы так можем. Он вроде нам ...разрешил не умирать.

— Так кто Бог-то, Он сам или Его отец? Я не возьму в толк.

Она призадумалась. Потом брови у нее вверх вскинулись, вспомнила.

— Наши тоже спрашивали. Ученик Его тогда котел с горячим варевом открыл,

глядите, мол, вот отец. Потом чуть-чуть в плошку из котла набрал. А это, он сказал, — сын. Над котлом пар поднимается, так это его чудесная сила, ее хватит на весь мир.

— Отец и сын — одно и то же?

— Выходит, да. Не мучай меня вопросами. Я путаюсь. Может, я как-то неверно объяснила, но если все и не так, то почти так.

— Ну а шрамы откуда у тебя?

— При нынешнем императоре вышел эдикт: всем поклониться Констанцию Максиму как богу. Имперцам привычно: кого тут только за бога не считают! А нам... как? Он ведь мучился за нас. Просто так пошел на муку и на смерть пошел. С нас ничего не спросил. Он нас, выходит, любил, жалел и миловал, а мы какому-то чучелу поклонимся? Ну нет.

Мне это понятно. А как же еще? Нельзя кланяться тому, кто заставляет тебя кланяться.

— Кто отказался, тех всех побрали в Лезии, посадили в темницу. И меня тоже, и брата, и ученика Его. Скоро ученика взяли наверх и там истребили. Потом к нам подступили. Мол, казнить бы надо тебя с малым, но если хочешь пожить и малому дать пожить, будешь в цирке со зверями драться, ты-де здоровенькая... Ну так, Значит, и вышло. Полтора года меня для боев содержали. Все уже, с кем я в темницу попала, умерли. Брат мой, он грамотный, какому-то начальнику зубы заговорил и выбрался. Меня, однако, вытащить не смог, не дали ему. А я каждый раз, когда выходила, просила Его: спаси! Дай мне сил! Он и давал. И против зверья. И против убийц-смертников. Отметинки, конечно, кое-где остались...

Смотрю на Эарлин... Сказать нечего. Честный человек. Если за любовь надо платить болью — платит. Если смертью — тоже платит, не боится. Терпит и любит. Я за честь платил, за добычу, за собственную жизнь. Мне не жалко. Такая судьба по мне. А она-то, она, она... за Избавителя, которого в глаза не видела ни единого раза. Терпит, стоит, не шатается. Такая сила в ней! Я... я... мне даже сказать ей нечего. Нечего сказать.

— Бежала?

— Нет. Зрители один раз пальцами показали: дать ей свободу! Вот, освободилась. Купцам в охрану нанималась... денег мало. Думаешь, замуж меня такую возьмут? Три года прошло, вроде не так уже и страшно на меня глядеть...

— Обязательно возьмут.

Я обнял ее, а она меня. Слез из меня не выжмешь, легче воду из камня выжать. А она, вижу, ревет. Ревет тихо, неслышно, только тело вздрагивает. Голова ее у меня на плече. Эарлин шепчет:

— Брат... брат...

— Нет, Малабарка. Армию возглавлю не я. На днях сюда, в Лабии, явится Луций Элий Каска, приближенный самого императора. С ним будет отряд всадников и секретный приказ о назначении.

Я даже не спросил, откуда он, Аххаш, знает, если приказ секретный, а Каска еще не прибыл. Видно, не последним человеком был Арриан в столице...

— Каска, — говорит префект, — далеко не худшее, что может быть.

Ладно, тебе лучше знать.

— С тобой,

Малабарка, будут наши друзья. Септимий Руф — ему велено помогать тебе во всем. Он расскажет, что позволяют воинские уставы Империи, а что запрещают. Какие наказания есть за нарушение этих запретов. Как сражается имперская армия и какие приняты уловки, приемы... а еще... то, что солдаты должны бы уметь, но на деле выполнить не смогут... это тоже надо знать.

— Уже.

— ?? — Это лицо у него такое сделалось.

— Про уставы он мне все уже рассказал.

— Тогда о гарбалах. Это лесные племена, их... море, настоящее море — на Полночь. Гарбалы на этот раз, по всем признакам, решили пощипать нас всерьез. Харр приведет вам подмогу, когда будет, что приводить...

— А Тит Варвар?

Наллан Гилярус замялся. Седьмицу назад он, надо думать, соврал бы мне что-нибудь сладкое про Тита Варвара. Сейчас другое дело. Сейчас, потроха карасьи, совсем другое дело, потому что я ему нужен и потому что он, я вижу, перестал держать меня за чужого. Оба мы, я для него, а он для меня... не пойму... Как будто ниточка между нами, только оба не говорим: мол, вот, у меня один конец ниточки, а у тебя другой. Он мне врать не будет. И я ему врать не хочу.

— Тит исключен из списка имперских всадников. По мнению цензора, который вел эти списки, у него слишком распутный характер для столь гордого звания.

— А на самом деле?

— А на самом деле он развлек жену цензора.

— Аххаш Маггот! Он не желает служить в каком-нибудь отряде вроде моего? — И впрямь, его стая, его земля, что еще тут? Ведь он не трус.

— Нет. Видишь ли, Тит, во-первых, необыкновенно честолюбив, во-вторых, не любит оставаться на обочине великих дел: ему нужны зрители; в-третьих, подчиняться приказам, хотя бы и очень достойных, доблестных людей — не его стезя...

«А доблестных, как видно, не больше, чем щедрых архонтов в купеческом городе Пангдаме...» — этого мне префект не сказал, но тут никаких слов и не надо.

— ...и поэтому Тит прежде всего слушается своей непредсказуемой гордости. Пять лет назад он на собственные деньги снарядил корабль для войны с Ожерельем городов. Три года назад, когда гарбалы добрались до Вилеи, Тит нанял отряд в двести человек, сам себя назначил его командиром и дрался, как подобает достойному человеку. Мятеж лжеимператора Геродиана его не заинтересовал. Весь Мунд готовился к большой резне, к проскрипциям, сотни тысяч людей дрожали. А он заявил: «Эта потасовка лишена изящества. Не желаю участвовать в ней ни с какой стороны, дабы не испачкать рук...» И занялся женой другого цензора.

— Он что, как выдра на случке: можно не кормить, но дай покувыркаться?

— Боюсь, нашего друга не столько интересуют женщины, сколько... э-э... забавные истории, возникающие вок руг его имени. Нынешняя война его тоже не заинтересовала. Вчера Тит отправился в столицу. Знаешь ли, зачем?

— Устроит попойку для каких-нибудь изящных баранов?

— Ты почти угадал. Он знает, что война предстоит нешуточная. Успех в ней для меня лично — предмет серьезных сомнений. Так нет же, Тит устраивает игры в честь «будущих триумфов императора». Каковых триумфов может и не быть. И сам он выступит на сцене в качестве гладиатора.