Золотоглазые
Шрифт:
— Высадились, — угрюмо сказал дежурный по комиссариату и медленно опустил трубку телефона. — Мобилизовать всех боеспособных и раздать автоматы, — приказал он и добавил — Вряд ли они помогут, но чем черт не шутит. Цельтесь хорошенько, и если обнаружите уязвимое место, тут же доложите.
Внезапно раздался взрыв, задрожали стекла, следом еще один. Зазвонил телефон. Взволнованный голос сообщил, что это докеры бросают под танки динамитные шашки. И снова взрыв.
— Отлично! — Дежурный тут же принял решение. — Найди те их главного и от моего имени назначьте командиром.
Но не
Когда занялась заря и рассеялся туман, город представлял собой сплошные развалины, покрытые толстым слоем вонючей слизи. Но люди чувствовали, что заслужили лавры победителей.
— Около сотни этого дерьма, — заключил владелец паба, — уничтожили за две ночи. А сколько их еще ползает по дерьмовому дну? Пора их уже с дерьмом смешать, дерьмо такое! Но нет! „Причин для беспокойства нет“, — говорит наше дерьмовое правительство. Ха! Слышали, знаем. Причины дерьмовой нет, видите ли, для дерьмового беспокойства. Вот так и будет, пока тыщу-другую бедолаг не схрумают летучие медузы! Тогда и посыплются дерьмовые приказы, вот увидишь.
— Бискайский залив, — заметил я, — самое глубокое место в нашем регионе.
— Ну и что? — по делу спросил он.
Вот именно — ну и что. Давно прошли те времена, когда нападения совершались исключительно вблизи Глубин. Даже если взглянуть на это с точки зрения механики: медленный покатый подъем куда удобнее кручи. Но, с другой стороны, чем выше давление извне, тем меньше им надо тратить внутренней энергии. Господи, как мало мы о них знаем.
Мы выпили за то, чтобы его слова не сбылись, и я побрел назад в замок.
Колдовские чары распались, я уложил вещи и сообщил всем, что утром уезжаю в Лондон.
Чтобы не скучать в дороге, а заодно войти в курс событий, я накупил кипу газет.
„Защита побережья…“, „Защита побережья…“ — мелькало на каждой странице. Левые ратовали за немедленное вооружение, правые называли опасность химерой и всячески отвергали. В принципе, ничего не изменилось. Ученые еще не создали панацею, хотя что-то, как обычно, испытывалось. Порты были забиты судами, авиационные заводы работали в три смены, рабочие угрожали забастовкой, а коммунистическая партия вещала, что каждый самолет — это еще один голос, отданный за войну.
„Никого не обманет, — утверждали товарищи из Кремля, — что форсирование воздушных программ не что иное, как часть буржуазно-фашистских замыслов по развязыванию войны.
Негодование русского народа, который сопротивляется одной лишь мысли о возможной войне, так велико, что в целях защиты мира правительство СССР приняло решение утроить производство самолетов. Войны можно избежать!“
Длинный анализ этого утверждения нашими советологами не оставлял сомнений, что Дельфийский оракул перенесен из Дельф в Москву, а незабвенная Пифия из храма Аполлона — прямо в Кремль.
Первое, что я увидел, открыв дверь, — куча конвертов на полу. Квартира была явно брошена. В спальне — следы поспешных сборов, в кухне — немытая посуда.
Я взглянул на настольный календарь, на нем неделю назад рукой Филлис было
Рядом лежала ее записная книжка. Обычно я никогда не заглядываю в нее, придавая ей статус личных писем, но сегодня — исключительный случай — нужно было найти хоть намек, где искать Филлис. Я открыл блокнот, однако последняя запись не внесла никакой ясности.
Неугомонный мистер Нэш [17] , ученая душа, Открыл словарь и все слова смеясь перемешал. И „да“ — не „да“, и „нет“ — не „нет“! О, мистер Бард! О, мистер Бред! И пусть мне жить еще и жить, и снова, и опять, Но, все равно, мне рифмы той вовек не отыскать — Той рифмы, что прекрасней грез, Что Огден Нэш с собой унес.— Здесь меньше грез, а больше слез, — вырвалось у меня, — совсем никаких объяснений. Определенно никаких, — пробурчал я и взялся за телефон.
17
Огден Нэш — американский поэт (1902–1971).
Приятно было услышать, как обрадовался мне Фредди Биттнер.
— Ну-ну, — прервал я поток приветствий и поздравлений с возвращением, — я так долго никого не видел и ни с кем incomunicado [18] , что, кажется, потерял жену. Ты не просветишь меня?
— Потерял, прости, что?
— Жену, Филлис! — почти прокричал я.
— Фу-у-у! — облегченно вздохнул на другом конце провода Фредди. — Мне послышалось „жизнь“. Филлис в порядке, не волнуйся. Она уехала с Бокером.
18
Не общался (исп.).
— Тебе не кажется, Фредди, что это не лучший способ сообщать новости? Что ты хочешь сказать этим своим „уехала с Бокером“?
— В Испанию, — лаконично пояснил Фредди, но тут же добавил: — Они там ставят какие-то ловушки на танки. В ближайшее время надо ждать от нее известий.
— Значит, она прикарманила мою работу?
— Наоборот, сохранила для тебя. Это другие пытались, а она не дала. Хорошо, что ты вернулся, Майк. Филлис продержалась на курорте куда меньше, через неделю она уже объявилась в Лондоне.
Пустая квартира вселяла в меня уныние, и я допоздна проторчал в клубе.
Меня разбудил затрезвонивший прямо над ухом телефон. Включив свет, я обнаружил, что всего пять часов утра.
— Алло?
Это был Фредди. Мое сердце тревожно забилось — с чего бы ему будить меня в такую рань.
— Майк? Одевай шляпу, бери магнитофон, за тобой уже послана машина.
— Машина? — туго соображая, переспросил я. — Что-нибудь с Филлис?
— Филлис? О боже, нет, конечно! Она звонила вечером, я передал ей от тебя поцелуй. А теперь пошевеливайся, старик. Машина будет с минуты на минуту.