Золотой адмирал (Пират Ее Величества)
Шрифт:
Когда жиденько с дребезжащим тембром в колонии, зазвонил колокол, лежащие на крупном белом песке больные даже не потрудились повернуть свои головы. Не только совсем уж нелюбопытными стали эти бедняги: они чересчур ослабели, чтобы позволить себе такое усилие.
Однако группа колонистов, занятая на берегу ремонтом пинассы, бросила любопытные взгляды через плечо. Так же поступили и несколько плохо одетых солдат, занятых забиванием в ил длинных стволов молодых березок: они строили не очень удачные имитации запруд, в которые индейцы ловили пузанку, морскую форель и другую лакомую рыбу.
Рабочие бригады
Питер Хоптон, благодаря доброте, проявленной им к Чабаку, молодому индейцу, захваченному им предыдущей зимой, а также благодаря умению индейцев-моноканов пользоваться ловушкой и рыболовным копьем, не выглядел таким доходягой, как его товарищи по колонии.
«Но почему, о Господи, почему Лейн и Гренвилль выбрали именно это место? — ворчал про себя Питер. — В этой песчанистой почве ничего не растет и ходить-то по ней — сущая мука». Давно уже отложил он в сторону свой стальной шлем и кирасу, но неизменно носил при себе кинжал и тот длинный мощный лук, который сильно предпочитал аркебузе, выданной в июле прошлого года, когда Ричард Гренвилль высадил на берег шумливых и неистовых, но вдруг охваченных замешательством колонистов сэра Уолтера Ралея.
Последнее время Питер стал понимать, что здесь, на острове Роанок, основана ни к черту не годная колония, хотя есть тут ученые, металлурги, кузнецы и искусные столяры. Единственные здесь фермеры попали сюда случайно — это были скромные парни, возившиеся когда-то в земле, прежде чем судьба или злая напасть превратила их в воинов. Нет, сэр Уолтер Ралей, должно быть, и впрямь неверно истолковал основную мысль трактата проповедника Ричарда Хаклуита «Рассуждения о заселении Запада».
Выросший на ферме, Питер живо понял, отчего их колония потерпела неудачу, почему за частоколами среди дюн было столько могил. То, что прибывшие семь кораблей сэра Ричарда Гренвилля высадили на побережье, только по названию являлось колонией, а фактически это была военная экспедиция, сопровождаемая несколькими заблуждавшимися учеными и ремесленниками. Риф, на который вот-вот должно было напороться отважное предприятие сэра Уолтера, представлялся простым, как сама жизнь.
Теперь-то Питеру стала ясна та искренняя ошибка, которую в 1584 году допустили капитаны Филипп Амадас и Артур Барлоу во время краткого посещения острова Уоккокан. Им случилось высадиться там летом, когда туземцы только что убрали урожай. Как всегда проницательные, верованы — или «вожди среди людей» — решили так: пищи у нас вдосталь и даже с избытком, поэтому нужно щедро одарить ею незнакомых пришельцев, ведь говорят же шаманы, что эти бледнолицые — вернувшиеся духи давно погибших воинов.
Прошлая зима показала, что после осеннего сезона безудержного обжорства обитатели этой местности зимними месяцами просто-напросто голодали, скромно питаясь моллюсками, рыбой и дичью, которую
Вскоре стало ясно, что индейцы-секота не могли, даже если бы и хотели, поделиться своими скудными запасами пищи с этими дерзкими чужаками, явно намеревавшимися остаться здесь навсегда, чьи смертоносные «огненные палки» загоняли дичь далеко в глубь острова.
В самом же начале туземцев ошарашили и возмутили суровые меры сэра Ричарда Гренвилля: он сжег их главную деревню на Роаноке, чтобы добиться возвращения небольшой серебряной чаши. Мера эта оказалась грубейшей ошибкой. Секоты — племя, населяющее остров Роанок, — от робкой дружбы перешли к такой откровенной враждебности, что заключили мир с моноканами, своими традиционными врагами, живущими на материке.
Приближаясь к «Дому Совета», крупнейшей постройке на острове, Питер кивнул головой сочленам Совета, многие из которых тяжело опирались на посохи или двигались, волоча ноги.
Грубая каркасная конструкция здания, известного как «Дом Совета», маячила уже в нескольких ярдах. Сходившиеся к нему люди все больше напоминали Питеру Хоптону исхудалых призраков. Питер близко знал почти всех. Те из них, кто был из хорошей семьи, — в основном младшие сыновья обедневших дворянских семей, — неизменно выглядели так, будто им жилось легче, чем их сотоварищам более скромного происхождения — возможно, благодаря интеллектуальному превосходству.
Вот подошел Питер Ладлоу, все еще прихрамывающий от полученной раны и наконечника стрелы, который не удавалось извлечь из его бедра. Ему было всего лишь двадцать три года, но выглядел он после этой ужасной зимы вдвое старше. Подтягивался и Хьюберт Вульф, тощий как жердь, с кожей, ставшей похожей на желтый лимон. Он ковылял с явным пренебрежением к лихорадке, чуть ли не унесшей его на тот свет.
Солдаты в целом казались на вид здоровее, чем невезучие ремесленники и ученые, оказавшиеся неспособными даже определить, какие фрукты и корешки съедобны, а какие нет.
Дом Совета стоял на небольшом пригорке, с которого открывался вид на узкий пролив: над ним в этот самый момент кружило множество чаек, крачек и прочих морских птиц. На полпути к морю виднелись две черные точки, свидетельствуя о том, что кое-кто из гарнизона ушел ловить рыбу.
В количестве пятнадцати человек члены губернаторского Совета гуськом вошли в дом, в котором жил и пытался управлять этой находящейся в отчаянном положении колонией губернатор Ральф Лейн. За полным отсутствием табуретов, не говоря уже о стульях, советники опустились на корточки, подражая туземцам этого материка. Некоторые из них кашляли и сплевывали на бревенчатый пол в ожидании губернатора.
Со своего места около двери Питер Хоптон легко мог следить за происходящим. Недавно капитан Филипп Амадас назначил его полевым капралом, а сам же он носил звучный титул «Адмирал Американского побережья». Под его командованием не плавало ни одно судно, за исключением двух маленьких дряхлых пинасс.
В колонии не так давно образовались две партии: одна состояла из джентльменов, поддерживавших политический курс губернатора Лейна; другая — из сторонников пылкого сэра Томаса Кавендиша, лидера оппозиции.