Золотой человек

Йокаи Мор

– Итак, поговорим на более важные темы! Мой приятель из Оршовы пишет, чтобы я взял тебя под свое покровительство. Что ж, попробую. Ты сейчас находишься в крайне щекотливом положении. Доверенное тебе судно затонуло, это не твоя вина, зато твоя беда, ведь теперь тебе побоятся доверить свою собственность. Господин Бразович присвоит себе твой залог, и бог знает, удастся ли тебе отсудить его обратно. Да и этой несчастной девушке ты хотел бы помочь. Я ведь по глазам вижу, больше всего у тебя болит душа оттого, что сироте такой урон нанесен. Как бы разом помочь всем этим бедам?

****

– Ума не приложу.

– Тогда я тебе свой одолжу. Слушай меня внимательно. С будущей недели начинаются обычные ежегодные армейские сборы под Комаромом. Маневры продлятся

три недели, и соберется на них тысяч двадцать человек. Объявлен конкурс цен на поставку хлеба. Дело пахнет крупными деньгами, а человеку с умом ничего не стоит и нажиться на этом. Все письменные предложения проходят через мои руки, и я заранее могу сказать, кто именно получит заказ: ведь это зависит не от того, что написано на бумаге, а как раз от того, что там не значится. До сих пор наиболее выгодным было предложение Бразовича. Он берется выполнить поставки за сто сорок тысяч форинтов, а двадцать тысяч сулит за посредничество.

– Черт возьми! Еще и за посредничество?

– А ты как думал? При такой крупной сделке заинтересованное лицо, естественно, стремится отблагодарить того, что устраивает ему подряд. Такой порядок заведен испокон века, иначе интендантам не на что было лбы жить. Впрочем, ты и сам это прекрасно знаешь.

– Знать-то знаю, но сам никогда не пытался воспользоваться этим.

– Ну и напрасно! Мараешь руки ради кого-то другого, а меж тем и для себя тоже мог бы натаскать каштанов из огня, тем более способ тебе уже известен. Внеси-ка и ты предложение: подряжаешься, мол, поставить хлеб за сто тридцать тысяч форинтов да посули тридцать тысяч вознаграждения за посредничество.

– Я не могу сделать этого по нескольким причинам. Во-первых, нет у меня ни отступных денег, кои я мог бы присовокупить к своему предложению, ни капитала, чтобы накупить такую уйму зерна и муки. Кроме того, я не испытываю желания участвовать в подкупе и уж настолько-то смыслю в деловых расчетах, чтобы сообразить, что я не сумею покрыть ни расходы по поставке хлеба, ни вознаграждение за дружескую услугу.

Господин Качука поднял его на смех.

– Да, Мишка, коммерсант из тебя липовый! Но ведь у нас по-другому дела и не делают. На собственном капитале и гроша прибыли не наживешь. Это - мелкое торгашество. Главное тут - протекция, а протекция тебе будет обеспечена, уж об этом я позабочусь. Мы с тобой добрые приятели со школьных времен, так что можешь на меня положиться. Говоришь, нет у тебя отступных? Приложи расписку об отданных Бразовичу под залог десяти тысячах, она сгодится в качестве гарантии. Научить тебя, что делать дальше? Поедешь опять в Алмаш и скупишь объявленное к продаже зерно. Первоначальная его стоимость сто тысяч, а если ты объявишь за него десять тысяч форинтов, оно наверняка тебе и достанется. Таким образом у тебя уже будет десять тысяч мер пшеницы. С Бразовичем ты расплатишься его же собственным десятью тысячами форинтов, уже данными им в качестве залога, и тем самым безо всяких осложнений расквитаешься с ним. Затем посулишь двойную плату всем мельникам в округе, чтобы они немедля перемололи тебе все зерно на муку. Ты тем временем договоришься с пекарями, и тогда всю муку сразу же можно пустить в дело - выпечь казенный хлеб. За три недели все эти запасы разойдутся, а если кое-где хлеб выйдет и похуже качеством, то уладить это недоразумение по-свойски - пара пустяков. Значит, через три недели ты выручишь на этой сделке по меньшей мере семьдесят тысяч чистыми. Поверь, если бы я сдеал такое предложение твоему хозяину, он бы за него обеими руками ухватился. Удивляюсь, как он своим умом не дошел до этого.

Тимар задумался над этим предложением. Оно и впрямь звучало заманчиво.

Заработать за три недели шестьдесят - семьдесят тысяч форинтов - без малейших усилий и наверняка. В первую неделю хлеб будет чуть слаще на вкус, чем обычно, на второй неделе - с горьковатым привкусом, а на третьей будет отдавать затхлостью. Но кто слушает жалобы солдат, да и вообще военные - народ ко всему привычный.

И все же Тимар содрогнулся, прежде чем испить сию горькую чашу.

– Ох, Имре, - вздохнул он, коснувшись руки бывшего однокашника.
– Где только ты освоил эту науку?

– Где?
– переспросил тот, посерьезнев.
– А там, где ей обучают. Удивляют тебя мои слова, верно? А я теперь многое нахожу естественным. Когда я вступил на воинское поприще, я был полон иллюзий. Теперь они развеялись

в прах, а вернее, даже праха не осталось. Мне казалось, что это поприще дает простор геройским подвигам и рыцарским поступкам, и мысль эта согревала мне душу; но вскоре я увидел, что жизнь состоит сплошь из спекуляций, а всеми государственными делами движут чьи-либо частные интересы. Я прошел курс инженерных наук с блестящим успехом. Когда я получил назначение в Комаром, меня прямо-таки распирало от гордости - какие откроются возможности для применения моих военно-инженерных знаний. А знания нужны были только для одного: для спекуляций. Мой самый первый проект военных укреплений эксперты признали превосходным, однако он не был принят; мне дали понять, чтобы я подготовил проект, который потребует сноса некоторых улиц города. Составил я такой проект. Ты, наверное, помнишь ту часть города, на месте которой сейчас огромный пустырь. Ну, так этот пустырь обошелся в полмиллиона. Кстати, и у твоего нанимателя, Бразовича, стояли там дома-развалюхи, за которые он заломил такую цену, как за дворцы.

И это называется фортификацией! Ради этого осваивал я военно-инженерные науки! Так постепенно наступает разочарование и начинаешь свыкаться с обстановкой. Должно быть, ты слышал анекдотическую историю - она сейчас передается из уст в уста. В прошлом году, года его высочество кронпринц Фердинанд посетил нас, он сказал коменданту крепости: "Я полагал, что эта крепость черная!" - "Отчего же ей быть черной, ваше высочество?" - "А оттого, что в расходах на фортификацию десять тысяч форинтов ежегодно списывается на чернила. Я и решил, что здесь чернилами красят крепостные стены!" Все рассмеялись. На том дело и кончилось. Пока мошенничество не всплыло, о нем помалкивают, а если всплывает, то смеются. Тогда отчего бы и мне не посмеяться? И ты смейся! Или ты предпочитаешь поносить весь белый свет из дверей лавчонки и торговать трутом ради прибыли в два крейцера в день? Я- то лично порвал с прекраснодушными мечтами. Поезжай, приятель, в Аламаш и скупи затонувшую пшеницы. У тебя еще есть время до десяти часов вечера завтрашнего дня подать предложение на поставку хлеба. А сейчас возница ждет, отправляйся. Да поторопись обратно.

– Я подумаю, - уклончиво ответил Тимар.

– Подумай, подумай! Ведь и несчастную сироту облагодетельствуешь, если за ее утраченное имущество вернешь ей десять тысяч форинтов. А иначе у нее и сотни форинтов не останется после вычета расходов за разгрузку судна.

Эта мысль запала Тимару в память.

Словно чья-то рука подтолкнула его вперед. Fata nolentem trahunt - судьба против воли влечет.

Вскоре он, снова закутавшись в плащ, сидел в крестьянской телеге, и четверка резвых лошадей рысью мчала по ухабистой мостовой. Город спал мирным сном. Лишь у ратуши раздавались мерные выкрики ночного стражника: "День прошел, и слава богу. Завтра новый день грядет!" А на крепостных башнях перекликались мокнущие под осенним дождем часовые: "Кто идет?" - "Дозор!" - "Проходи!".

Каким - то хлебом их сегодня кормили?

Красный полумесяц.

На следующий день Тимар вместе с прочими торговцами и мельниками и в самом деле принял участие в скупке затонувшего зерна.

Те предлагали бросовые цены - по нескольку грошей за меру. Тимару наскучило торговаться за каждый грош, и он выкрикнул, что дает десять тысяч форинтов за весь судовой груз. Услышав это предложение, все покупатели бросились врассыпную, так что их и не созвать было обратно. Чиновник, проводивший торги, трижды ударил молотком и передал Тимару в собственность весь судовой груз.

Все согласились на том, что Тимар спятил: куда девать этакую пропасть подмоченного зерна?

А Тимар, связав вместе две шлюпки, скобами прикрепил их к палубе затонувшего судна и приступил к разгрузке.

В положении судно по сравнению с минувшим днем произошла перемена: кормовая часть еще глубже ушла под воду, зато носовая вынырнула, а одна из двух кают и вовсе успела обсохнуть.

Тимар обосновался в этой каюте и распорядился начинать трудную работу.

Палубу судна вскрыли и с помощью лебедки принялись по одному вытаскивать мешки, складывая их возле каюты, чтобы стекла вода, а затем грузили их в третью шлюпку и свозили на берег; там была разостлана рогожа - на нее высыпали зерно, разравнивая его тонким слоем. Тимар тем временем рядился с мельниками, уговаривая их немедля приступить к помолу.