Золотой цветок - одолень
Шрифт:
— Сожалею, но нет помощников.
— А сестра твоя, Зойка Поганкина?
— Она хищная и подлая баба. Если бы я узнал точно и сказал ей, где золото, она бы убила меня. И похитила бы казну.
— Ярилу-гусляра она уморила зельем?
— Нет, это я воспользовался ее зельем. Мешал мне Ярила.
— Ты отравил величайшего певца! Казацкого Гомера! — подскочил с кулаками к дозорщику Охрим.
— Кого? Кого? — переспросил Грибов.
— Гомера! Бояна!
— Не слыхивал про таких злодеев.
— Не мельтешись, — отодвинул Охрима атаман.
— Он гордится тем, что не знает Гомера
— Предположим, и я не знаю твоего Гомера. И не мешай, ради бога! Кто тебя к нам подослал? — обратился Меркульев к мученику.
— Дьяк Тулупов из Астрахани. Дьяк московского сыска Артамонов! Патриарх! Царь! Вера и совесть! Русь великая!
— Разве мы не Русь? — выпятил костлявую грудь Охрим.
— Вы сонмище кровоядцев! — презрительно глянул дьяк.
— Врешь! Мы — казацкая республикия! Историкам древним известны сии правления народные. На Руси до нас была токмо одна подобная земля — Новеград. Мы существуем сто пятьдесят с лишним лет памятно. Со времени великого князя Ивана. Даже раньше! Вызревали республикии и на Дону, и в Запорожье. Но они не состоялись. Остановились на уровне вольницы. Да и Московия давит на Дон. Польша печатно владеет Запорожьем. А Яик покамест сам по себе. У нас выборная власть. Свое государство, войско, торговля, ремесла. Мы сами отвоевали для себя свободу и землю. У Московии мы не взяли и пяди. На что же зарятся бояре и царь?
— Вы русичи, христиане. Все, что вы завоевали, принадлежит Руси!
— Руси, но не Московии! — тряхнул раскаленными кузнечными клещами Кузьма.
— Без великого единства Русь сгинет. Вспомните татарское нашествие, смуту, — истекал кровью Грибов. — Вы сами по себе! Но Русь окружила вас. Полстолетия почти минуло со времен Ермака. Уже поседели те, кто родился в русской Сибири. А вы все еще сами по себе. Но через пять-десять лет полки стрельцов сядут в устье Яика с пушками. У полковника Прохора Соломина в Астрахани готовы к походу на вас тридцать кораблей. Мы скоро возьмем вас за горло. Лучше сдайте Москве утайную казну. И соединитесь с нами добровольно. Обещаю вам великие прощения и милости.
— Нас потребно прощать? — удивился Меркульев.
— Ваши казаки грабили Московию при смуте.
— Наши казаки спасли Русь и Московию от поляков. Я и Хорунжий воевали у Пожарского! Не потребно нам прощение. А за тех, кто воровал, мы не в ответе. Нам неизвестны имена разбойников. Да и сколь годов минуло! Они уж, поди, все померли иль в набегах.
— Вы укрываете утеклецов.
— Укрываем. Но токмо казаков. А утеклецы, подобные Ваське Гулевому, нам не нужны. Можем выдать его хоть султану турецкому! Никто не возьмет этого пьяницу и вора. Настоящие казаки на Яике — крепкие, домовитые! Люди честные!
— Где это вы, люди честные, взяли двенадцать бочек золота? А кувшин золотой с кольцами и драгоценными камнями?
— Накопили за века.
— Награбили, наворовали!
— Нет, Грибов. Нам одна рыба дает в год полбочки золота!
— И рыба вам не принадлежит!
— Ты обнаглел, дьяк. Оказывается, и рыба в море — добро Москвы!
— Повторяю: сдайте золото в царскую казну, соединяйтесь с нами.
— К Московии мы можем прильнуть и без твоего рыла. Присоединимся,
— Какую грамоту, скоты? — с бульканьем и сипом в горле вопросил подвешенный на крюк.
Меркульев ударил Грибова пинком в междуножье. Дьяк обмер, дернулся и почернел. Крюк вонзился ему под ребро еще глубже. Василь Скворцов плеснул вражине водой из лоханки в лицо. Платон открыл очумелые глаза, но понимал происходящее плохо. Атаман объяснил, будто бы ему:
— Ежли царь даст грамоту, что все неизменно останется на Яике... Грамотой одарит с печатью, что податей не будут брать с казаков во веки веков, тогдась присоединимся. Но казну свою утайную никогда не отдадим. А за царскую грамоту обяжемся Русь защищать от хайсацкой орды.
— Русь от орды и кызылбашей мы и без царской грамотки заслоняем. Ходим на султана войной без повеления Московии, — заметил недовольно Хорунжий.
— Не можно с Московией соединяться! — вскипел на атамана Охрим. — Мы загубим последнюю на Руси республикию!
Меркульев резко повернулся к толмачу, взял его легонько за грудки:
— Заткнись, лысый сморчок! И катись к вонючему хорьку со своей республикией. Нам потребно дать народу перемогу, постоянство, хлеб, мясо, вольготность и богатство. Каким словом это все будет называться — меня не чешет! Ежли будешь нам мешать, мы разобьем вдребезги твою двудвенадцатиязычную башку. Собакин уже пробовал в твоей республикии сделать всех равными. Все делили поровну. И сколько детей умерло с голоду?
— Прав атаман! Твоя республикия хороша на один день и токмо для голутвы, нищих и лентяев, — поддержал Меркульева кузнец. — А богатство созидается трудом.
— Потому на тебя покручники семь потов проливают, — въедливо вставил Охрим.
— Я сам всю жизнь горю у горна. И то, что заработал горбом, не отдам никому! — помрачнел кузнец. — Я вилы, косы, серпы и сабли делаю. А ты вот треплешься на сорока языках заморских, а пользы не принес и на полтину земле казачьей. Ты и есть трутень!
— Дозорщик-то сдохнет скоро, — оторвал от спора есаулов Тимофей Смеющев.
Охрим продолжал ворчать. Он подходил то к одному, то к другому, искал сочувствия.
— Зачем нам, други, уважительная грамота? Сие позорно и опасно. Гибелью обернется, если даже останется сначала все неизменным. Цари постепенно уничтожат наше выборное управление. Нам надобно гордиться! Единственная на Руси республикия!
Но толмача никто не слушал. Да и что говорить о будущем...
— Отстань! — отпихнул Хорунжий Охрима. Меркульев взял у Кузьмы раскаленные клещи, прожег левый бок у дозорщика. Начал выламывать ему ребра.
— А смрад через подпол не попадает в избу? — спросил кузнец.
— Нет, тяга всегда в одну сторону, к реке.
Умирающий на крюке дьяк рыкнул, застонал булькающе.
— Признавайся, кто у тя сообщник? — снова начал допрос Меркульев.
— Нет сообщника! Нет же, господи!
— С кем передавал доносы в Астрахань?
— Единожды сестра Зоида увезла. Вдругорядь — Василь Гулевой. Но они не ведали о спрятанной в посылке сказке... Я передавал с ними для родичей комки клея целебного из ульев пчелиных. А в слепки прятал писульки.