Золотой цветок

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

Темный, сырой подъезд как-то непривычно, сумрачно давил на мое уставшее сознание, сводя на нет малейшие признаки позитива. Резкий запах блудных котов, метивших свою территорию, ударил в нос покруче нашатыря. Я резко ускорил шаг и как можно быстрее преодолел два этажа лестницы, чтобы поскорей закрыть за собой дверь, в надежде, что все негативные мысли и чувства останутся в подъезде, за плотно закрытой дверью. Одним движением я справился с замком и оказался в своей крохотной двухкомнатной квартирке. В ней было тоже темно, сыро и разве что только не воняло кошатиной. А все остальное – так же, как в подъезде. Или, скорее всего, в общем фоне жизни, набрасывавшем на все темные тона, делая окружающий мир серым, непривлекательным, хмурым и порядком надоевшим. Дело было

вовсе не в атмосфере, а внутри меня. В душе, в мозгах или где там еще может сидеть депресняк. Я включил свет в коридоре, и визуальная темнота рассеялась, осветив обшарпанные стены, старую вешалку с моими обносками (то, что на них висело так много лет, уже трудно было назвать куртками), старые облупившиеся двери и протертый почти до дыр коврик.

«Убогое жилище», – мелькнула в голове мысль. Она появлялась каждый раз, когда я заходил в свое обиталище.

Когда-то мы жили в этой квартире вместе с родителями, но они свалили за бугор, как только мне исполнилось восемнадцать лет. При этом их мало заботило то, как я буду жить один, тянуть учебу и квартиру. Родители у меня «великие ученые», и как обо мне отзывался мой отец: «Своим присутствием ты, Толик, тормозишь научный мир в его развитии».

Хотели даже меня в детский дом отдать, чтобы я не мешал их полноценной научной деятельности, но в матери взыграли материнские инстинкты, не позволившие, чтобы родное чадо воспитывалось в приюте. Решили все-таки они подождать до моего совершеннолетия и свалили в благополучную Швейцарию, подальше от послесовкового регресса. Проскочила, конечно, у моей матери идея забрать меня с собой, но отец привел неопровержимые, все те же старые аргументы – мол, я буду отвлекать их от трудов творческих, и эта идея отпала.

Меня их отъезд абсолютно не расстроил. Не было у нас в семье никогда ни любви, ни понимания между мной и родителями. Я рос один. До меня им никогда не было дела. Да и между ними тоже если и присутствовала любовь, то сугубо энциклопедическая: «Ой, дорогой, ты у меня такой умный, ты столько знаешь! Как я тебя за это люблю!» – «Дорогая, ты такая умница, столько помнишь. Никто не может оценить твой ум, как я! Я с ума схожу по твоим извилинам!»

Интересно, если бы у них не было мозгов, они смогли бы любить друг друга, просто так, безусловно? Только за то, что они есть друг у друга, и этим наслаждаться? Очень сомневаюсь, что такие люди, как мои предки, вообще имеют сердца. У них мозг кровь перегоняет. Они для меня – два крайне негативных примера. Я никогда не буду такой, как они.

Пройдя в комнату, я завалился на старый, изрядно потертый и скрипучий диван. Скорее всего, он не намного старше меня, но выглядит, пожалуй, подревнее моего профессора из института истории, в котором я работаю. Мой уставший взгляд равнодушно проскользнул, ни на чем не споткнувшись, по потертым стенам комнаты и покосившейся мебели. После отъезда предков десять лет назад, ремонт я теперь уже в своей квартирке так и не сделал, конечно же, из-за отсутствия финансов. Предки мне не помогали.

Единственное, чем я доволен во всей квартире, – это распростертая в спальне огромная кровать, которую мне отдал сосед, когда делал у себя ремонт. Она доставляет много радостей в моей холостой жизни.

С выбором профессии историка я, очевидно, ошибся. Когда поступал после школы в институт, она мне представлялась захватывающей и полной приключений: дальние экспедиции, открытие сенсационных фактов истории. Я представлял себя первооткрывателем неведомых цивилизаций и миров, затерянных в глубинах веков, а стал всего лишь канцелярским кротом, который только и делает, что копается в пыли архивных папок. А хочется яркого настоящего и светлого будущего. Да только с моей профессией будущее выглядит, может, и светлым, но где-то очень далеко, за тяжелыми серыми тучами, безнадежно затянувшими пространство небес настоящего.

Темные тона в мое повседневное бытие добавляла не только опостылевшая работа, абсолютно бессмысленная (может, кто-то и видит в ней смысл, но не я), но и окружение – друзья, знакомые, люди, с которыми я общаюсь в свободное от работы время. Их немного. Я – не светский человек и не обладаю настолько широким кругом знакомых и друзей, с кем мог бы поговорить за чашкой чая или кружкой пива. И в то же время меня нельзя назвать замкнутым, необщительным человеком, тяжело идущим на контакт. Нет, я не такой! Все дело, думаю, в том, что, когда я учился, у меня не было столько свободного времени, как у многих моих сокурсников. Ходить по выходным на вечеринки и отдыхать, одновременно обрастая знакомствами и связями. Мне приходилось, вместо отдыха, работать, чтобы не протянуть ноги от голода и не оказаться на улице. Если бы я жил в общаге, было бы легче свести концы с концами. Я пробовал сдавать комнату студентам с моего курса, но из этого ничего хорошего не вышло. В мое отсутствие, когда я бывал на работе по выходным, дома такое творилось, что соседи свои квартиры днями проветривали от перегара, не говоря уже про мое обиталище. Дошло до того, что студента, которого я приютил, менты взяли с наркотой прямо у меня дома, и я чуть не отправился вместе с ним на нары. Хорошо, что этот бедолага оказался в какой-то мере

человеком порядочным и сказал, что эта наркота его, и я к этому никакого отношения не имею. Другой на его месте мог бы заявить, ничего, мол, не знаю, не мое! А взяли-то дурь не где-нибудь, а у меня на квартире, и поехал бы я вместо него… А этот честный… Повезло! Но после этого эпизода я решил жить один, как бы тяжело мне не было.

После того как я окончил институт с красным дипломом, мне предложили работу в том же институте, в архиве. Так как выбора большого мне никто с работой не предоставил, я согласился, как оказалось, на свою голову. На работе моими коллегами оказались в основном люди пенсионного и среднего возраста – особенно подружиться не с кем. Все, с кем я общаюсь в свободное время, – это мои друзья детства, пацаны одного двора, которых я знаю с пеленок. Но, к сожалению, этих людей ничего в жизни не интересует, кроме пива, водки и девочек, и эти три жизненно необходимых для них ингредиента они могут принимать в неограниченном количестве, вместе и по раздельности. Но лучше вместе, и чем больше – тем лучше. Я их жизненную позицию – «прожить жизнь весело, пьяно и в блуде» – не поддерживаю. Из всех четверых моих друзей только один женат, но его это нисколько не остепенило, наоборот – после свадьбы он стал еще большим любителем загула и апологетом максимы: «Мужчина в жизни должен построить жену, посадить печень и вырастить живот». Он очень активно двигается к своим жизненным целям, и у него это хорошо получается.

Честно говоря, мне эта компания за все долгие годы, что мы знакомы, изрядно поднадоела, но другой, к сожалению, у меня нет, и это наводит еще больший сумрак на мое настоящее. Есть многочисленные подруги, которые постоянно меняются по разным причинам. Кому-то из них уже на первой неделе знакомства в загс надо и детей, кто-то отлетает из-за жизненной позиции, очень напоминающей позицию друзей из нашего двора, а кто-то просто надоедает. А вообще, все надоело! Мне необходимо кардинально менять свою жизнь! Дальше так продолжаться не может! Такая жизнь может привести к жестокой депрессии, симптомы которой уже начинают появляться. Вот и сейчас – пятница на дворе, вроде должно быть настроение хорошее, выходные впереди, а у меня апатия, такая жуткая, что аж в диван вдавливает. Взять бы отпуск и сорваться с одной из менее надоевших подружек в красивые места. Достать заначку на ремонт квартиры и улететь, скажем, в Рим. Вот было бы здорово! Да вот только есть проблемка небольшая – месяца еще не прошло, как я из отпуска вернулся. Где тупо прогудел все две недели со своими друганами-алкоголиками.

Я закрыл глаза и представил, как степенно прогуливаюсь по Колизею и повествую своей милой еще не очень знакомой спутнице о тех событиях, которые связаны с историей этого величественного, поистине грандиозного строения.

…В мечтах о Риме я не заметил, как мое сознание погрузилось в сон.

В действительность вернул яркий свет, пробивавшийся через закрытые веки. Откуда-то доносились необычайно приятные звуки, которые словно пронизывали меня насквозь, отдаваясь совершенно неземными вибрациями в каждой клеточке моего организма, и доставляли наслаждение. Я резко открыл глаза и, ослепленный, моментально закрыл их обратно. В голове беспорядочно начали прыгать идеи и предположения, где бы я мог сейчас находиться, но ничего подходящего на ум не приходило. Единственное, что я понимал, – это то, что я лежу на мягкой, шелковистой и очень теплой траве, пространство наполняет совершенно неземная музыка и вокруг все настолько ярко, что трудно открыть глаза.

«Это сон. Я сплю», – понял я происходящее.

Поменяв положение с лежачего на сидячее, я слегка приоткрыл глаза и через узенькую щелочку между веками постарался разглядеть, где нахожусь, но просвечивалась лишь сплошная белизна. Спустя некоторое время, когда глаза привыкли к яркому свету, открыл их полностью и смог разглядеть окружающее меня пространство. К своему удивлению, я понял, что нахожусь в ослепительно белом саду. Деревья, похожие на фруктовые, словно покрытые инеем, светились так интенсивно, что создавалось ощущение, будто в этом месте именно они являются источником света, сливаясь в единое с такой же пронзительно ярко-белой травой. Я поднял голову и посмотрел наверх. В глазах рябило, как после того, когда посмотришь на солнце и затем взгляд опускаешь на любой предмет на земле. Тяжело разобрать объекты. Так и я не смог отчетливо увидеть небо. Через рябь проступали только голубые оттенки. Я довольно долго сидел на белоснежной траве. Глаза окончательно привыкли к ярким тонам пространства, и мне стало казаться, что сияет не только все вокруг, но и я сам, и этот свет лился из меня самого, из груди моей или сердца. Я посмотрел на свои руки в уверенности, что увижу их сияющими, но руки были совершенно обычными. Внимательней осмотревшись, я заметил, что на деревьях висели плоды яблок, совершенно обычного цвета. Они сильно контрастировали с белыми деревьями. Я поднялся на ноги, подошел к одному из них и с любопытством стал разглядывать – сначала яблоки, а затем белоснежную листву и такие же белоснежные ствол и ветви. Ощупав мягкую и очень теплую листву, я обратил внимание, что для сна мои чувства слишком реалистичны.