Золотой день
Шрифт:
– Вот именно! – возмущенно сверкнула глазами молодая сотрудница. – А почему, спрашивается? Потому что мы для них не пишем! Почему бы не сделать хоть часть газеты привлекательной для женщин? Причем для обычных домохозяек – их же у нас большинство. Разве их волнует, что где-то далеко будут или не будут строить дорогу? Их интересует только собственная жизнь: муж, дети, ужин, соседки, моды, сплетни. Да если бы…
«Если бы главным редактором была женщина, желательно я! – женщины по утрам спорили бы с мужьями, кому первому читать газету!» – ей хватило ума и здорового карьеризма не произносить этого вслух. Но редактор был неглуп, и произнесенного ему вполне хватило. Более того: он был умен и хитер, поэтому не выразил ни малейшего восторга, только снисходительно
– Ну-ну… И что ты можешь предложить нашим домохозяйкам? Надеюсь, не выкройки и кулинарные рецепты – для этого есть специальные издания.
– Во-первых, их тоже очень мало, – горячо принялась отстаивать свою любимую идею Гюзель, – а во-вторых, можно придумать массу интересного и не из области кулинарии…
– Придумывай, – строго остановил ее редактор, – послезавтра принесешь заявку, я посмотрю. Будет что-нибудь толковое – колонка твоя. Раз в неделю, на последней полосе.
Гюзель боялась поверить удаче. При внешней раскованности, дерзости и тщательно лелеемом, необходимом начинающему журналисту нахальстве она боялась многого. И это в конечном счете определило ее судьбу. То ли неуверенность в себе, то ли нелюбовь к собственной внешности, то ли просто масштаб личности и запросов так навсегда и превратили ее ни больше ни меньше как в автора колонки в ежедневной газете и не позволили стать ни известной феминисткой, ни владелицей собственного издания, ни автором пусть одной, но значительной книги. И теперь ей оставалось лишь бессильно упрекать самое себя в робости.
«Спрашивается, кого я боялась? Я могла стать основательницей «Космополитена», или второй Анне Бурда, или… И сейчас мне никто не мог бы ничего диктовать. А я? «Спросим тетушку Гюзель»… Я уже двадцать с лишним лет всеобщая тетушка, а откажись я делать то, что велят, – и где я буду? Найдут мне замену в два счета, тем более что всю мою кухню знают. А я больше ничего не умею. На телевидении мне делать нечего, разве что поучаствовать в ток-шоу «Как выжить такой уродине», а в других изданиях давно своих тетушек девать некуда», – сзади посигналили, и она заметила, что стоящие перед ней машины уже въезжают на паром.
«А ведь я была первой, – с горечью и сознанием того, что поправить уже ничего нельзя, продолжала растравлять себя она, поставив машину на нижней палубе. – Если бы не имя и внешность…»
Она была убеждена, что все дело в этом.
Когда она придумала свою колонку, сразу стало ясно, что ей нужен определенный имидж. Не может же двадцатитрехлетняя девчонка поучать всех женщин страны, как им избегать конфликтов с мужьями и воспитывать детей! Гюзель не могла не признать справедливости этого довода и в глубине души радовалась тому, что ее фотография не будет появляться около написанного ею текста. Инкогнито она будет свободна и сможет писать, как счастливая и уверенная в себе красавица. Редактор согласился с мыслью превратить ее в «тетушку» и с тем, что имя ее – отдельно от внешности – звучит вполне приемлемо.
Так что, если другие журналисты порой прячутся под псевдонимами, Гюзель пришлось спрятаться за маской: вместо фотографии газета поместила довольно удачный рисунок – немолодая женщина с тонкими и красивыми чертами лица и располагающей милой улыбкой. Она и стала вскоре любимицей читательниц, дававшей практичные и умные советы заплаканным влюбленным, несостоявшимся невестам, обманутым женам и многодетным матерям.
Колонка из еженедельной превратилась в ежедневную, популярность газеты возросла, другие издания не замедлили скопировать ловкий ход. Но «тетушка Гюзель» была лучше всех. Ей присылали письма, похожие на вопли отчаяния, но она умела утешить их авторов и привлечь внимание тех, кого волновали похожие проблемы. «Мой муж бьет меня, но у нас дети…», «Отец заставляет меня выходить замуж за двоюродного брата», «Муж все чаще уходит по вечерам, наверняка у него другая женщина», «Родители почти не выпускают меня из дому, а мне уже девятнадцать», «Я люблю его, а он…» – жалобам не было конца, и несчастные женщины с удовольствием
Не имевшая житейского опыта, Гюзель рылась в книгах по психологии и этике, знакомилась с профессиональными психологами и психоаналитиками, но никто из них не знал, что дает консультации не некрасивой неудачнице, а ловкой, преуспевающей журналистке. Она не хотела, чтобы ее узнавали на улицах, и была в представлении читательниц тем, кем они хотели ее видеть: не молодая и не старая, сохранившая красоту и обаяние, умная и образованная, состоявшаяся и счастливая женщина. Не имеющая ничего общего с настоящей Гюзель.
Разумеется, родные и близкие знали, чем она занимается, но этим кругом и ограничивалась ее личная популярность. Никому и в голову не приходило соединить имя Гюзель Алатон с молодой, но некрасивой, не умеющей одеваться женщиной. Мало ли на свете тезок и однофамильцев!
В последние годы эта анонимность, весело воспринимавшаяся в молодости, стала раздражать ее. Личная жизнь не сложилась; работа всегда отнимала у нее слишком много сил и времени, и хотелось верить, что причина ее одиночества именно в этом. Несмотря на бесчисленное количество раздаваемых ею мудрых советов, сама она не сумела воспользоваться ни одним из них, и некрасивые женщины, так или иначе устроившие свою судьбу, оставались для нее загадкой. Как, например, какая-нибудь Барбра Стрейзанд ухитрилась стать актрисой и пользоваться успехом у мужчин? «Тетушка Гюзель» тотчас дала бы ответ – мотивированный и убедительный, но у самой Гюзель в душе никакого ответа не было.
«Если бы я была красивой, как Эминэ, или хоть привлекательной, как Лили или Дилара, все сложилось бы иначе. При моем уме я бы сделала такую карьеру… И никто бы мне сейчас не угрожал. Правда, они не то чтобы угрожали… Но ведь понятно, что если я откажусь, то ничего хорошего меня не ждет. Останусь без работы – и что мне делать? Да просто – на что жить? На пенсию? Смешно! Ее только на оплату квартиры и хватит. И как я буду жить без работы? А другой не найти – уж они постараются…»
Она поднялась на верхнюю палубу парома и вытащила из сумочки сигареты.
Холодный ветер трепал волосы и забирался под тонкую куртку, но Гюзель не хотелось заходить в душный салон, хотя места там было достаточно и вряд ли кто-нибудь возразил бы против курения, кроме появившихся в последнее время повсюду запрещающих надписей. Тоже мне, подумаешь, американцы выискались! Да в Турции еще сто лет никакого здорового образа жизни не будет!
Гюзель закурила и, наслаждаясь одиночеством, смотрела на приближающийся берег. Очень быстро! Двадцать-двадцать пять минут – и ты вместе с машиной на противоположном берегу залива. Этот паром для Измира просто спасение. Она представила себе, как ехала бы на машине вдоль залива – словно вдоль подковы, с одного конца до другого, в то время как проще простого пересечь море по прямой. Да один бензин чего стоил бы, не говоря уж о пробках, нервотрепке и времени!
А так она, пожалуй, прибудет раньше всех. Но, что делать, паром ходит по расписанию, раз в час. Это к центру он каждые пятнадцать минут плавает, а на самый конец воображаемой подковы не так много желающих плыть. И что Лили с мужем нашли в этом убогом районе? При их-то деньгах и возможностях…
Как все жители Измира, Гюзель отдавала предпочтение своей стороне. Даже не своему району, а именно стороне залива, на которой следовало жить всем приличным людям, ибо только этот берег пригоден для нормальной жизни. Эта необъяснимая нетерпимость обитателей одного берега ко всем районам, расположенным на противоположном, просто удивительна. Она необъяснима, но она существует. Случайно встретившись и познакомившись где-нибудь в Анкаре или вовсе за границей, два жителя Измира после первой радости от знакомства с земляком настороженно спрашивают: «А где вы живете?» – и с облегчением вздыхают, если собеседник оказывается с их берега. Если же нет, ведут себя так, словно у одного из них на щите белая роза, а у другого алая. Холодная война, не больше, но и не меньше.