Золотой дождь (рассказы)
Шрифт:
На мощеные улицы города пришло Рождество. Повсюду висели гирлянды из красных и зеленых лампочек, и все они горели, хотя был день. Потерялась бы тут Феникс, заблудилась, да только глаза ее вели и ноги сами несли куда надо.
Она остановилась на краю тротуара, по которому шли люди. К ней приближалась дама с красными, зелеными, серебряными свертками в руках, источая аромат, точно пунцовые розы в жаркий летний день. Феникс остановила ее.
— Прошу вас, мэм, завяжите мне, пожалуйста, ботинок, —
— Чего тебе, бабуся?
— Да вот, ботинок, — сказала Феникс. — В нашей глуши оно и так сгодится, но как же я в таком виде войду в большой дом.
— Стой и не шевелись, бабуся, — сказала дама. Она сложила рождественские подарки на тротуар и затянула и туго завязала шнурки на обоих ботинках.
— Палкой-то мне никак с ними не управиться, — сказала Феникс. — Спасибо вам, мэм. Я как приду на эту улицу, завсегда прошу добрую леди завязать мне шнурки.
Припадая на обе ноги, она осторожно вошла в большой дом, ступила на подножье высокой башни из ступенек и стала взбираться все выше и выше, пока ее ноги сами не остановились, потому что они знали, где им остановиться.
Она вошла в дверь и увидела на стене документ с золотой печатью и в золотой рамке — в точности такой, какой и представлялся ей, когда она об этом думала.
— Ну вот и дошла я, — сказала Феникс и торжественно застыла у двери.
— Похоже, по части благотворительности? — сказала сидевшая перед ней за столом дежурная.
Но Феникс ничего ей не ответила, только смотрела куда-то поверх ее головы. Лицо у нее вспотело, и морщины заблестели на нем точно густая металлическая сетка.
— Говори, бабушка, — попросила дежурная. — Как тебя зовут? Нам ведь нужно узнать, что у тебя за дело. Ты здесь раньше бывала? Что с тобой приключилось?
Лицо у старой Феникс дернулось, точно ей докучала муха.
— Глухая ты, что ли? — повысила голос дежурная.
Но тут в комнату вошла медицинская сестра.
— А, это тетушка Феникс! — сказала она. — Она не ради себя ходит — у нее внук есть. Приходит точно в срок, никогда не пропускает. А живет чуть не на краю света, за старой дорогой. — Сестра наклонилась к Феникс. — Да садись ты, тетушка Феникс, чего стоишь. Столько отшагала. — И она показала Феникс на стул.
Старушка села и снова застыла.
— А теперь рассказывай, как внук, — сказала сестра.
Феникс молчала.
— Как внук-то, спрашиваю?
Но Феникс все так же молча смотрела прямо перед собой, и лицо у нее было очень серьезное и строгое.
— Как у него с горлом-то? — спросила сестра. — Ты меня слышишь, тетушка Феникс? Получше у него стало с горлом после того, как ты последний раз приходила сюда за лекарством?
Сложив руки на коленях, старушка молча ждала — выпрямившись, недвижимая, точно закованная в броню.
— Ты отнимаешь у нас время, — сказала сестра. — Рассказывай-ка побыстрее, как там твой внук, у нас других
Наконец-то в глазах у Феникс затеплились искорки, лицо ее ожило, и она заговорила:
— Внучек мой… Вроде бы на меня затмение нашло. Сижу вот и думаю: а зачем это я так долго шла? Совсем забыла…
— Забыла? — Сестра нахмурилась. — Столько прошла и забыла?
Лицо у Феникс стало виноватое, как бывает у старушек, что проснутся вдруг ночью, испугавшись неведомо чего.
— В школе-то я не училась; когда свобода пришла, мне уже много годов было, — тихо сказала она. — Необразованная я старуха. Вот и подвела меня память. А внучек мой — ему не лучше, нет, только, покуда я шла, я про него забыла.
— Значит, горло у него не зажило? — громким, настойчивым голосом спросила сестра. Но теперь в руке у нее была карточка, там что-то было записано. — Так… Глотнул щелоку. Когда же это случилось? В январе… два, нет, три года назад…
Теперь Феникс заговорила сама, хотя сестра ни о чем больше не спрашивала:
— Нет, мэм, не помер он, только все такой же. Горло у него опять заплывать стало, и глотать он опять не может. И дышать тоже. Ничего не может. Вот и подошло время опять мне идти за лекарством.
— Ясно. Доктор сказал: пока будешь приходить, будем тебе давать лекарство, — сказала сестра. — Только вот вылечить твоего внука нелегко.
— А он меня ждет, внучек-то мой. Сидит дома один-одинешенек и ждет, — продолжала Феникс. — Нас с ним только двое осталось. Очень ему плохо, никак не лучшает. А сам такой милый. И уж терпеливый какой! Завернулся в одеяло и выглядывает оттуда, а ротик открыт, как у птички. Теперь я все вспомнила — так и стоит он у меня перед глазами! Больше я уж про него никогда не забуду, до самой своей смерти не забуду. Сколько ни есть людей на свете, из всех его отличу.
— Ну и хорошо, и хорошо, — теперь сестра старалась ее утихомирить. Она принесла бутылку с лекарством. — Бесплатно, — сказала она, делая пометку в журнале.
Старая Феникс поднесла бутылку к глазам, потом осторожно опустила в карман.
— Спасибо вам, — сказала она.
— Сегодня Рождество, бабушка, — сказала дежурная за столом. — Хочешь, я подарю тебе несколько пенсов?
— Пять пенсов — целый никель, — напрягшимся голосом сказала Феникс.
— Вот тебе никель, — сказала дежурная.
Феникс осторожно поднялась со стула и протянула руку. Она взяла монету, выудила из своего кармана другую, положила на ладонь рядом с первой и, склонив голову набок, стала их внимательно разглядывать. Потом стукнула тростью об пол.
— Знаю я, что сделаю, — сказала она. — Пойду сейчас в лавку и куплю своему внучку маленькую мельницу — там такие продаются, из бумаги сделаны. Он и не поверит, что такое на свете бывает! И обратно пойду — он ведь меня ждет не дождется. А мельницу вот в этой руке понесу.