Золотой дублон Брашера
Шрифт:
— На каком основании?
— На том основании, что труп обнаружили вы, что представились фальшивым именем и не даете удовлетворительных объяснений о ваших отношениях с убитым.
— Вы собираетесь это сделать?
Он усмехнулся:
— У вас есть адвокат?
— Я знаю нескольких адвокатов. Постоянного адвоката не держу по финансовым соображениям.
— Кого-нибудь из полицейского управления вы знаете?
— Никого. То есть встречался с тремя офицерами из руководства, но не уверен, что они меня вспомнят.
— Но у вас должны быть хорошие контакты в канцелярии
— Да? Буду рад, если вы мне о них расскажете.
— Послушайте, — сказал он, — у вас же должны быть где-то друзья.
— У меня есть друг в канцелярии шерифа штата, но я бы предпочел не ввязывать его в эту историю.
Он поднял брови:
— Почему? Вам могут понадобиться связи. Словечко, замолвленное за вас полицейским с хорошей репутацией, очень помогло бы.
— Мы просто хорошие друзья, — сказал я. — Я не собираюсь делать из него дойную корову. Если у меня будут неприятности, это может задеть и его.
— Может быть, кто-нибудь из бюро по расследованию убийств?
— Из этих я знаком с Рэндаллом, — сказал я. — Если он еще в Центральном отделе. Мы как-то работали по одному делу. Но он меня не слишком любит.
Бриз вздохнул, поерзал на стуле и сбросил со стула газету, на которой сидел.
— Это все правда или вы просто стращаете меня? Я имею в виду всех этих важных шишек, с которыми вы не знакомы.
— Никого я не стращаю, и хватит об этом.
— Похоже на то. — Он обхватил большой ладонью подбородок и потер щеки. Когда он убрал руки, на щеках остались красные пятна от пальцев.
— Ехали б вы домой и не мешали людям работать, — сказал он.
Я встал, кивнул и пошел к двери. Бриз сказал мне в спину:
— Оставьте домашний адрес. — Я продиктовал. Он записал и сказал устало: — Пока. Не выезжайте из города. Нам могут понадобиться ваши показания — может быть, еще сегодня.
Я вышел. В коридоре стояли два полицейских в форме. Дверь напротив была открыта, и там все еще работал эксперт по отпечаткам. Внизу в холле по углам стояли еще два полицейских. Управляющего видно не было. Я вышел на улицу. От подъезда отъезжала машина «Скорой помощи». По обеим сторонам улицы околачивались зеваки, не так много, как было бы в других районах.
Я протолкался по тротуару. Какой-то человек схватил меня за руку и спросил:
— Что там такое?
Я, не оборачиваясь, стряхнул его руку и пошел к своей машине.
12
Было без четверти семь, когда я впустил себя в свой офис, зажег свет и поднял с пола листок бумаги. Это было уведомление из службы доставки о том, что меня дожидается посылка, которая может быть доставлена ко мне в любое время дня и ночи. Я бросил бумажку на стол, стащил с себя пиджак и распахнул окна. Потом достал из нижнего ящика стола бутылку «Олд-Тэйлор», отпил глоток и покатал языком огненный шарик. Я сел к столу, держа бутылку за прохладное горлышко и прикидывая, как бы я мог работать по расследованию убийств и находил бы валяющиеся тут и там трупы, и как бы мне было наплевать на это, и не надо было бы вытирать за собой дверные ручки, и ломать себе голову, сколько можно
Я подтащил к себе телефон, прочел номер на бумажке и позвонил. Они сказали, что могут привезти посылку прямо сейчас. Я сказал, что подожду.
За окном темнело. Шум машин потихоньку стихал, и воздух, еще не ставший по-вечернему прохладным, уже распространял запах конца рабочего дня — запах пыли, выхлопных газов, горячих стен и тротуаров, далекий запах пищи из тысяч ресторанчиков, и, может быть, стекающий с респектабельных холмов за Голливудом — если у вас нюх охотничьей собаки — характерный кошачий запах, который в жару распространяют эвкалипты.
Я сидел с сигаретой во рту. Через десять минут в дверь постучали, я открыл мальчику в форме, расписался на квитанции и взял у него маленькую коробочку сантиметров десять на десять, не больше. Я дал ему на чай и услышал, как он свистит по дороге к лифту.
На коробочке от руки четкими, словно машинописными печатными буквами было написано мое имя и адрес. Я разрезал шпагат и снял оберточную бумагу. Там была дешевая тонкая коробочка, склеенная коричневой бумагой с надписью «Сделано в Японии». Сняв крышку, я увидел комок бумаги и ваты.
Когда я убрал весь этот мусор, то увидел блестящую золотую монету размером с полдоллара, сиявшую словно только что с монетного двора.
На одной стороне был распростертый орел с гербом на груди и инициалами «Э. Б.», выбитыми на левом крыле. По краям нечеканный гладкий ободок. Внизу дата — 1787 год.
Я перевернул монету на ладони. Она была тяжелая и холодная. На другой стороне из-за островерхих гор всходило или заходило солнце, два кольца дубовых листьев и какая-то надпись по-латыни. Внизу маленькими буквами было написано: «Брашер».
На моей ладони лежал Дублон Брашера.
Больше в коробочке ничего не было. Почерк, которым был написан адрес, ничего мне не говорил. Никогда такого не видел.
Я насыпал в кисет немного табаку, завернул дублон в бумагу, перевязал резинкой и засунул в кисет под табак. Застегнул «молнию» и убрал кисет в карман. Коробочку, шпагат, бумагу с адресом я спрятал в шкаф, сел и набрал номер телефона Элизии Моргенштерна. На том конце линии телефон прозвонил восемь раз, никто не поднял трубку. Я этого и ждал. Домашнего телефона мистера Элизии Моргенштерна в справочнике не было.
Я вынул из стола подплечную кобуру, пристегнул и сунул в нее свой кольт-автомат тридцать второго калибра. Надел пиджак и шляпу, закрыл окна, убрал в стол виски, выключил свет и пошел к двери, когда зазвонил телефон.
Почему-то звонок телефона показался мне жутким и холодным. Я стоял, напрягшись, плотно сжав губы в натянутую полуулыбку. За закрытыми окнами вспыхивали неоновые огни. Мертвый воздух был неподвижен. Телефон звонил в темноте ровно и громко.
Я вернулся к столу и поднял трубку. Что-то щелкнуло, прожужжало, и наступила тишина. Я нажал пальцем контакт и стоял в темноте, держа в одной руке трубку, другой прижав к столу аппарат. Не знаю, чего я ждал.