Золотой характер
Шрифт:
— Вперед хотите? — спросил он без улыбки.
— Я ничего. Жмут, — смущенно объяснила Матрена.
— А я говорю: вперед хотите?
Индюшкина поняла и обрадовалась:
— Ой, какие культурные люди! А как другие посмотрят?
Ей ответили:
— Становитесь.
— Одну можно. Ничего!
— Коне-е-чно.
— Вот спасибо! А то дите у меня дома ждет, — соврала Матрена.
Она поглядела на парня в очках и многозначительно спросила:
— Ладно?
Парень засмеялся.
— Раз обещал — сделаю!
Матрена
Через несколько минут магазин открыли, и Индюшкина первой ринулась к прилавку, не замечая ничего, кроме продавщицы в белой вязаной кофточке.
— Фамилия? — спросила продавщица, держа наготове бланк.
— Это зачем еще? — грубо сказала Матрена, неприязненно глядя на полные крашеные губы продавщицы. — Трикотаж давай!
Девушка за прилавком взвела брови:
— Какой трикотаж?
В магазине грянул смех.
Красная, растерянная Матрена только теперь заметила, что все полки забиты книгами. Она взвизгнула и шарахнулась к двери.
Когда смех немного улегся, человек в клетчатом пальто, хранивший все время серьезность, сказал курносому парню, протиравшему очки:
— Петр, может, зря подшутили?
— Ничего не зря! — ответил парень. — Это же спекулянтка, я хорошо ее знаю.
А Матрена, выскочив из двери, прочитала на вывеске: «Подписные издания».
Магазин «Трикотаж» был рядом и, как всегда, никто не ломился в него.
2. Объяснение в любви
Андрей Ильич Миронов, пожилой человек с блестящими рожками залысин, сидел за столом рядом с Ией Петровной, молодой женщиной, у которой красиво сияли золотистые глаза. Эти глаза и сгубили Миронова, едва он выпил третью рюмку. Жена его уехала отдыхать к матери, и он, почувствовав себя одиноким, вдруг принялся настойчиво предлагать молодой соседке то сыр, то конфеты, то капусту, которую, как выяснилось, Ия Петровна очень любила. Миронов тут же сообщил ей, что в Древнем Риме капусту потребляли в сыром виде и считали, что она повышает бодрость духа. Затем Андрей Ильич пошутил:
— Между прочим, существует гипотеза: у людей, любящих капусту, отдаленными предками были зайцы.
Ия Петровна звонко рассмеялась. Миронова это окончательно сразило.
— У вас чудный смех, — сказал он, и ему стало грустно, ибо он влюбился и, подобно всем влюбленным, жаждал ответного чувства.
Когда гости начали расходиться, Миронов присоединился к ним, так как тоже был гостем, и навязался Ие Петровне в провожатые. Судя по всему, молодая женщина не догадывалась о его чувствах или делала вид, что ничего не понимает.
Миронов был мрачен и поэтому заговорил о непрочности человеческого бытия.
— Вы слышали о взрывах на солнце? — спросил он.
Ия Петровна изобразила на своем прелестном лице удивление, хотя читала о солнечных взрывах: отвлеченный разговор ее устраивал.
— Об этом писали
— Но люди, вероятно, придумают какое-нибудь другое солнце! — возразила она, не замечая его красноречивого взгляда. — Ведь теперь есть атомная энергия.
— Ничего не придумают! — решительно отрубил Миронов. — Человечество беспомощно перед космическими катастрофами, поверьте мне.
— Значит, мы погибнем?
— Неизбежно! Мне жаль вас, Ия Петровна. Вы молодая, красивая. У вас чудесное имя: Ия! Оно звучит, как тонкая музыка…
— Ия — сокращенно, а полное имя — Продукция.
— Пусть Продукция, — сказал Миронов после некоторого замешательства. — Вам пойдет любое имя. Вы нравитесь мне! Я отметаю неискренность в такой момент, когда, возможно, угасает солнце. И я говорю прямо: люблю вас! Люблю нежно, чисто, сильно. Позвольте поцеловать ваш мизинец!
Миронов облобызал теплую, мягкую ручку. Ия Петровна спросила:
— Извините, Андрей Ильич, вы женаты?
После минутного молчания Миронов ответил:
— Не буду скрывать: женат… Вы, наверное, сейчас думаете, что женатый человек не способен на сильное чувство? Ошибаетесь. Как еще способен! Хотите верьте мне, хотите нет, но идти рядом с вами, видеть эти далекие мерцающие звезды, чувствовать тепло вашей милой руки — счастье, неповторимое, радостное счастье!
— Скажите, а дети у вас есть?
— Да, и дети есть. Редкий брак, Ия Петровна, обходится без детей. Цветы жизни — правильно и мудро сказано. Их ни в чем нельзя обвинять… У меня дочки.
— Наверное, миленькие такие!
— Да-а, — расцвел Миронов. — Дети у меня хорошие. Старшая — Верочка — в четвертый класс перешла. Отличница! Умница! Вышивает, учится музыке. Ей-богу, исключительно способная она у нас! Вы, может быть, подумаете: обычное родительское преувеличение? Нет, нет. Я человек объективный, говорю то, что бесспорно.
— Я вам верю, Андрей Ильич, — улыбнулась Ия.
— Поразительные способности! — разошелся Миронов. — А Зина? Девчушка только в третий класс пойдет, а как исполняет «Турецкий марш» Моцарта, послушали бы вы, Продукция Петровна! Маршировать хочется, честное слово! Лида и Манечка пока еще не учатся, но уже буквы знают, да, да! Нисколько не преувеличиваю.
Ия Петровна уже дошла до своего дома, взялась за дверную ручку, а Миронов все говорил и говорил о дочках. Ия слушала восторженный рассказ любящего отца и улыбалась.