Золотой характер
Шрифт:
Увидев его, Вася Булкин крикнул:
— Иди сюда, Пашка, покурим.
Пашка подошел.
— Что же это ты людей бояться стал, Пашка? — усаживая друга около себя, спрашивал Вася. — Это ты все из-за Приречного увала? Брось, Паша! Чего с нами не бывает? Знаешь, как в песне поется: «Все пройдет зимой холодной…»
В ожидании неминуемой потехи трактористы окружили друзей плотным кольцом. Еще не было случая, чтобы Вася Булкин по-товарищески не подтрунил над своим закадычным другом.
Все этого теперь и ожидали, кроме разве самого Пашки: уж очень душевно на
— Брось, Паша, чего с нами, мазаными, не бывает? Все пройдет зимой холодной… Только знаешь что, Паша?..
— Что? — настороженно посмотрел Пашка на своего друга.
— А вот что… Золотая голова у тебя, Пашка…
— Почему ты так думаешь? — задал Пашка любимый свой вопрос.
— А вот слушай, почему, — как можно ласковее ответил Вася. — Ведь это прямо гениально, что ты задумал купить всего-навсего мотоцикл с коляской. А размахнись бы ты на «Москвича» или «Победу», так тебе пришлось бы трактор-то без плуга по полю гонять…
Илья Швец
РУКОВОДЯЩИЙ РЫБОЛОВ
Ни один удильщик, уважающий себя и рыболовецкое искусство, не станет губить выходной день на уженье рыбы вблизи города. Какая это ловля? Во-первых, рыбы здесь несравненно меньше, во-вторых, природа либо изрядно пощипана, либо излишне причесана, в-третьих, — и это самое главное! — вместо успокоения нервной системы наживешь нервный тик. Просто удивительно, как иногда люди, особенно незанятые, любят совать свой нос в чужие дела.
— Клюет, а?
— Слушай, забрось дальше…
— Смотри, похож на умного, а чем занимается!..
— Удит, а есть нечего будет…
И так далее, и тому подобное. Мешают своими насмешками и советами люди, не умеющие отличить налима от красноперки, мешают прохожие, купающиеся, влюбленные, ссорящиеся и мирящиеся. Нет, для ловли рыбы лучше всего удаляться от города километров на двадцать-тридцать. Там и могучие дубы на берегу, и лещи ходят стаями, и никто не маячит за спиной. Облюбуешь местечко и под учащенное биение сердца разматываешь удочку.
Но не так-то просто улететь от своего гнезда за десятки километров, если у тебя нет машины — личной или хотя бы служебной. Приходится наперекор всяким другим соображениям заводить не очень равноправную, а потому и не очень приятную дружбу с человеком, который и не такой уж рыболов, да зато с машиной.
Атаки на Юрия Александровича Резецкого мы вели планомерно и последовательно с полмесяца. Надо было сагитировать его на рыбалку и добиться, чтобы он взял с собой нас. На вооружении мы имели великолепные норвежские крючки, зеленую леску, новейших конструкций поплавки и пересыпанные преувеличениями и сплошной выдумкой рассказы об уловистых местах, которые, разумеется, известны только нам.
Резецкий, с которым мы обычно сталкивались в обеденный перерыв, насупившись, слушал нас и постепенно сдавался. Мы разжигали в нем страсть блеснуть невиданным уловом. Однажды в разговоре он сам уже размечтался о пудовом соме.
Дождались очередной субботы. Николай Иванович и я пораньше отпросились со службы (тогда еще не были укорочены предпраздничные дни, и нашему брату приходилось туго). Полчаса было достаточно, чтобы собраться и выйти к назначенному месту. Вскоре около нас остановился ГАЗ-69. Мы юркнули на заднее сиденье, и машина покатила, вздымая тучи пыли.
Широкая спина Резецкого мешала нам любоваться картинами раннего лета, бежавшими навстречу. Приходилось даже время от времени спрашивать, где мы едем.
— Под Березовкой.
— У Лысой горы.
— Черновку миновали.
Сообщал это Юрий Александрович таким тоном, будто открывал всякий раз по меньшей мере новый материк.
Через боковое стекло мы заметили трактор на картофельном клину.
— Пропашка, — заключил мой приятель, весьма смутно представляющий, что это значит. Но ему не хотелось показать себя профаном перед областным руководителем сельского хозяйства. Он даже спросил:
— Наверно, последние гектары, Юрий Александрович?
— Не видел сводки, — выдохнул Резецкий.
— А каков прогноз на урожай? — не унимался Николай Иванович.
— По справкам инспекторов, которые ездили на места, урожай будет.
Очевидно, роль отвечающего Резецкому не нравилась, и он перехватил инициативу. Повернув к Николаю Ивановичу круглое, припухшее лицо с выражением «иду на вы», он сразу перешел на «ты»:
— Любишь судака? Ха-ха-ха! А где будешь его ловить?
Приятель мой ни одного судака за всю жизнь не выловил, поэтому, смущенно улыбаясь, ответил уклончиво:
— Понимаете ли, мне думается, сперва надо узнать, где он есть…
— Нет надобности! — пробасил Резецкий. — Если перед омутом песчаный перекат — закидывай судачью снасть.
Николай Иванович не стал возражать.
— А ты, пол лавочник, где окуней нахватаешь? — обратился Резецкий уже ко мне, сгустив потные складки на шее.
Я ответил примерно так же, как и мой приятель.
— Чепуха! — категорически возразил Резецкий. — Ищи корчаг, захламленных мест. Окунь там и нигде больше!
Возражать не стал и я, ибо хорошо убедился, что пытаться переспорить начальство — в лучшем случае напрасный труд.
— Ничего, ребята, — смилостивился Юрий Александрович. — Приедем — я вас научу доставать рыбку.
Часа через полтора машина остановилась, и перед нами, как на широком киноэкране, возникла богатая панорама приречной природы. Река здесь круто поворачивала влево. Вместе с противоположным берегом в воде отражались по крайней мере трехсотлетние дубы. То и дело всплескивались щуки, охотившиеся за рыбьей мелочью; иногда жерех резким ударом хвоста глушил на отмели мальков; близился закат, и оживлялись голавли, выпрыгивавшие из воды за стрекозами и мушками.