Золотой империал

Ерпылев Андрей Юрьевич

— Это не мой мир. Похож, словно близнец, но не мой. Совершенно точно не мой...

24

— Надо же — совершенный близнец моей родины! — Чебриков не уставал удивляться сходству здешнего Хоревска с тем, которому он был обязан тем, что покинул свой мир.

Путники расположились на опушке леса неподалеку от окраины города и, тщательно замаскировав лагерь, принялись ожидать наступления ночи. Валя тут же улеглась спать. (прошлая ночь, проведенная в пути, не очень-то пошла на пользу ее организму, измотанному недавней болезнью), а Жорка мужественно вызвался охранять ее и заодно караулить Кавардовского, похоже воспринявшего лишнюю стоянку как приятную отсрочку на своем

триумфальном пути к виселице. Николай со своей стороны позаботился о том, чтобы преступнику было как можно удобнее лежать. Такой приступ благородства был вызван тем обстоятельством, что, по словам Конькевича, не кто иной, как Князь в недоброй памяти заварушке на болотах толкнул милиционера плечом в спину в том самый момент, когда зубищи болотного «плезиозавра» готовы были сомкнуться на его шее. Как ни крути, а этот толчок, хотя и приложил изрядно головой об угол волокуши, спас Александрову жизнь, и оставаться неблагодарной скотиной даже перед кровавым убийцей он не желал. Хотя и ответной благодарности не ждал: развяжи головорез каким-либо образом хитрые узлы, которыми его повязал ротмистр, — вряд ли он отказался бы от заманчивой возможности разделаться со всеми спутниками, возможно не исключая и кота...

Убедившись, что все в порядке и безопасности лагеря ничего не угрожает, коллеги направились на рекогносцировку в город, где ротмистр надеялся снять на один-два дня квартирку или номер в «меблирашках» господина Чавычина, располагавшихся, насколько он помнил, на Плевненской. Замаскироваться под местных жителей удалось легко благодаря конспиративным навыкам Чебрикова и его знанию местных мод и обычаев. Да и кое-что из небогатого, скажем, «заимочного» гардероба Савиных, приобретенного у прижимистых станичников по ценам, заставлявшим ротмистра только кряхтеть и крутить головой (достаточно сказать, что радушный вечерний прием был окуплен сторицей), позволило путешественникам выглядеть словно настоящие хоревцы.

Николаю, ступившему впервые на улицы такого знакомого и одновременно чужого города, только усилием воли удавалось подавлять в себе желание непрестанно крутить головой, дивясь метаморфозам родного Хоревска, преобразившегося в какой-то гоголевско-чеховский уездный городок. Ротмистру приходилось то и дело украдкой дергать его за рукав или шипеть что-то нечленораздельное сквозь зубы, сохраняя при этом на лице вполне светскую мину.

Да и как было не удивиться шнырявшим туда-сюда разноцветным автомобилям самых разнообразных марок, ничем не напоминавшим примелькавшиеся «жигули» и «москвичи», но так похожим на роскошные авто из зарубежных фильмов; фланирующим по чистеньким тротуарам парочкам в незнакомых, но явно элегантных нарядах, заставлявших вспомнить сразу викторианскую Англию, картины Васнецова и просмотренный как-то, скучая в ожидании из душа очередной мимолетной подруги, глянцевый журнал «Burda»; смутно знакомой архитектуре и, главное, городовому в парадном белом мундире и при шашке, статуей возвышавшемуся на перекрестке (вроде бы Павлова и Энергетиков, но здесь носящих витиеватые названия Святоиннокентьевской и императора Алексея Второго).

— А что, здесь всегда так празднично? — шепнул Александров на ухо ротмистру, когда разведчики чинно миновали городового, не обратившего на них ровно никакого внимания.

Петр Андреевич от этих слов даже сбился с шага:

— Вы что, Николай Ильич, — сегодня же Троица!

Праздник этот, явно церковный, весьма смутно говорил что-то Николаю, но он, дабы не бередить религиозных чувств графа, хотя и не фанатика, но частенько крестившегося и творившего про себя молитвы, решил оставить любопытство при себе. Да и низкий мелодичный звон, медленно плывущий над крышами в душной тополиной метели, говорил сам за себя.

— Кстати, а что мы будем делать, если нас здесь попросят предъявить документы?

— Ну, во-первых, документы у нас имеются. И неплохие, замечу. На день-другой,

я думаю, сгодятся мои липовые, но превосходно изготовленные, с которыми я проживал здесь в феврале, выслеживая Кавардовского... Точнее, не здесь, а... Ну это не так важно.

— А во-вторых?

— А во-вторых, капитан, мы сейчас находимся в самом сердце Империи, вернее, на каких-то из ее многочисленных задворков. Отсюда, как классик писал: «Год скачи — ни до какой границы не доскачешь»...

Ни о какой даже кратковременной и эфемерной автономии у нас... То есть здесь, никто и слыхом не слыхивал. О границе, пусть административной, под Рождественском — тоже. Брожение умов и мечты о суверенитете — правда, стараниями моих коллег по ведомству приглушаемые и направляемые в иные русла — это там, на западе — в Польше и Финляндии... Иногда вспоминают о своей горячей южной крови в Бессарабии и в Кавказском Наместничестве, но тут... Тут тишь и гладь, сонное царство, как было и при Александре Первом, и при Александре Третьем, и при Алексее Втором... Если бы не проклятый Кавардовский, прорывший свою крысиную норку в ваши богом забытые края... Прошу прощения, Николай Ильич, я не имел в виду ничего обидного... Кстати, именно его норку я и имел в виду, когда привел вас сюда... Куда вы смотрите, господин Александров?

Николай с трудом оторвал глаза от противоположной стороны улицы, вдоль которой они сейчас не торопясь следовали.

— Я чем угодно готов поклясться, ротмистр, что во-о-он того мужика я знаю. Мы с ним в одной школе учились, в параллельных классах. Я ему, помнится, как-то нос разбил в седьмом из-за одной девчонки. Он теперь на ГРЭС работает инженером каким-то.

— Ничего удивительного. Просто это еще раз иллюстрирует, насколько близки мой и ваш миры. И этот, естественно... Не случись у вас этого сумасшедшего переворота в девятьсот семнадцатом...

— Да и у вас — не без греха! — огрызнулся задетый за живое капитан.

— Простите, погорячился. Я и сам, когда бродил по улицам вашего Хоревска, кажется, встречал знакомые лица. Это один и тот же мир, просто раздробленный на части, не то что проклятый Бергланд.

Чебриков явно загрустил, вспомнив мир без России, поэтому Николай решил несколько отвлечь его:

— А каким образом выяснилось, что это не тот мир, который нам нужен?

— Это просто. Я сделал несколько звонков и выяснил, что никакого ротмистра Чебрикова в Екатеринбургском отделении не числится, про его кодовый позывной никто и не слышал, и вообще... Словом, несколько незаметных, но важных различий. — Граф помолчал. — Здешний мой аналог спокойно живет-поживает в столице, в Санкт-Петербурге, причем, похоже, пошел по иной, чем я, стезе... Обер-офицер одного из расквартированных там гвардейских полков, название которого вам ничего не скажет. Хотя официальная информация из Сети вряд ли отражает полную картину. Никакой роковой дуэли, никакой опалы.

«Вот так отвлек! — опешил Николай. — Еще и хуже сделал. Надо как-нибудь выкарабкиваться из ситуации...»

Пока он размышлял, ротмистр устало потер правый висок и сообщил:

— Потому-то мы так резво и сорвались с места. Шестеренки машины нашего ведомства проворачиваются медленно, но верно. Кто-то неизвестный не только знает закрытые телефонные номера, но и называет пусть неправильный, но построенный по той же системе, что и реальный, позывной. Как бы вы поступили, капитан, в данной ситуации?

— Вы так легко об этом говорите? Да там уже наверняка трясут все семейство Савиных!

— Ну, положим, пока не трясут. Я думаю, еще сутки-другие в нашем распоряжении имеются. Если не пройдет вариант с хазой Колуна...

В этот момент на другой стороне улицы раздался противный скрип тормозов и тут же — визгливый голос:

— Вот ты где, чертовка! Проститутка, дрянь! Шлюха подзаборная!

— Что это? — Чебриков удивленно попытался взглянуть поверх голов столпившихся горожан. — Интересно...