Золотой капкан
Шрифт:
– Ага, Мухомор Иванович, - засмеялся парень.
– Или, хошь, другую кликуху придумаю?
– Я не лошадь.
– Ясное дело - только пол-лошади. Другая половина - это сейчас я. Красюк шумно вздохнул, оглянулся на конвоира.
– Посидеть бы, а!
– Полежать не хочешь?
– добродушно огрызнулся конвоир. Видать, понял, что с разговорами дорога все-таки короче.
– Не откажусь! Лежать не сидеть. Лежать всю жизнь можно.
– Скучно все время лежать-то, -
– Чего? Вкалывать - вот это скука. А лежать да мечтать - милое дело.
– О чем мечтать?
– Ясно о чем, о воле.
– А на воле?
– Ну, там нынче у всех одна мечта - о баксах.
– И много тебе их надо?
– Мно-ого!
– Зачем?
– Как это?
– удивился Красюк и приостановился, дернул носилки.
– Чтобы жить.
– Воровать?
– Почему воровать? Я и раньше не больно-то воровал.
– За что же ты тут?
– Бес попутал...
И тут сзади грохнул выстрел. Они разом бросили носилки, отскочили. На тропе, где только что прошли, поднимался на задние лапы огромный медведище. Конвоир судорожно дергал затвор, чтобы выстрелить еще раз. В один миг медведь оказался возле него. Беклемишев безбоязненно сунул ствол в глубокую свалявшуюся шерсть, нажал на спуск, но затвор только тихо клацнул. В то же мгновение тяжелые лапы опустились на его спину, подтянули к себе, дернули когтями снизу вверх, задирая куртку, из-под которой вдруг фонтаном брызнула кровь, ослепительно алая на белой обнаженной коже.
Зэки стояли, оцепенев от ужаса, смотрели, как крючковатые когти кромсали обмякшее тело, и не было у них сил ни бежать, ни кричать.
Опомнившись, Сизов сдернул с носилок брезент, парусом вскинул его над головой и заорал так, что Красюк вздрогнул: хилый мужик, а такой голосище!
Медведь бросил Беклемишева, тело которого тут же, странно сложившись, рухнуло на землю, повернул голову и злобно рявкнул. Красюк, а за ним и Сизов, не помня себя, кинулись в кусты. Ветки хлестали по лицам, острые сучья рвали одежду. Они падали, вскакивали, снова бежали, словно чуяли за собой страшный шум погони.
Первым опомнился Сизов. Остановился, прислушался и ничего не услышал, кроме своего частого хриплого дыхания да хруста веток в той стороне, куда убегал Красюк.
– Эй, стой!
– крикнул он.
– Медведя-то нету!
Слепой страх прошел, и Сизову стало стыдно. "Отвык, отвык от тайги, подумал он.
– От раненого медведя разве убежишь? А терять голову распоследнее дело".
Красюк подошел, настороженно оглядываясь.
– А если он... за нами?
– Если бы догонял, то уж догнал бы, будь уверен.
– Он что же, конвоира жрет?
–
– Чего же накинулся?
– Ранили его. А раненый зверь страшен.
– Чего же этот дурак стрелял?
– С перепугу, наверное. А может, охотничий азарт. Увидел медведя, как не стрельнуть? Забыл, что если уж бить, то наверняка. И оружие надо иметь хорошее. А Беклемишев свой карабин, может, год не чистил. Ну, пошли.
– Куда?
– Посмотрим. Может, живой он.
– А медведь?
– Нету медведя, сколько тебе говорить?
– А если я не пойду?
– Не бойся, я же знаю.
– А если я в другую сторону?
– В бега, что ли, нацелился?
– А что?
– Пропадешь. Надо знать тайгу.
– А ты знаешь?
– Знаю.
– Так давай вместе.
– Куда же ты собрался?
– Есть одно местечко.
Сизов засмеялся.
– Тепленькое?
– Да уж будь уверен. На жизнь хватит. И не на какую-нибудь.
– У тебя где-то клад зарыт?
– Больно ты догадливый, - насторожился Красюк.
– Знакомая песня. Каждый на свою заначку молится. А там всего-то шмотки ворованные полусгнившие.
– Я же говорил: не вор я.
– Хватит шары гнать, пошли быстрей. Может, он кровью истекает.
– Hе пойду.
– Ну, как знаешь. А я человека в беде не могу бросить, даже конвоира.
Он пошел назад с такой решимостью, что Красюк, только что собиравшийся силой удержать Мухомора, поплелся следом.
Беклемишев был жив. Отжимался на руках, пытаясь встать, выгибая окровавленную спину, на которой уже слоем сидели комары, но руки подламывались, и он падал лицом в примятую траву. Увидев своих подопечных, настороженно подходивших к нему, вывернул голову и тихо выдохнул с незнакомой, никогда не слышанной от него просительной интонацией:
– Мужики-и!..
И обмяк, потеряв сознание.
Сизов рывком опрокинул носилки, сбросив с них все на землю, подтащил к раненому и махнул рукой Красюку, чтобы помогал.
– Тащить его, что ли?
– удивился Красюк.
– А как иначе?!
– закричал Сизов совсем не своим, а каким-то зычным, командирским голосом.
– Пойдем да скажем. Пускай хозяин лошадь дает.
– Некогда ходить. Клади его.
Носилки были длинные, но все равно раненый весь на них не укладывался. Пришлось положить его на бок, подогнув ноги и прихватив веревкой, чтобы не сваливался. Сизов натянул куртку на окровавленную спину и еще прижал брезентом, чтобы унять кровь.