Золотой капкан
Шрифт:
– Может, он решил, что это рыжевье? Схватил мешок и смылся.
– Если так, плохо дело, Юра.
– Ясно, что плохо.
– Значит, он за нами следил.
– Ясно, что следил. Увидит в мешке камни и опять будет нас искать. А у него ружье.
– Что ж, пусть ищет. Золота у нас нет. Так ему и скажем.
– А он сначала стреляет, а потом спрашивает.
– Значит, придется сторожить по очереди. Позови Чумбоку.
Нанаец таскал ветки, разжигал костер, аккуратно сложив на земле все свое имущество. Он сам оглянулся на Сизова, встревоженно смотревшего в его сторону, взял карабин,
– Капитана - хороший человека. Не нада пугайся.
– По тайге ходит плохой человек. Хуже шатуна. Ты, когда шли сюда, никого не видел?
– Плохая человека пошла на солнце. Быстро, быстро. Одна сопка, другая, тама плохая человека.
– Этот человек может прийти сюда. Нам надо уходить.
– Нада мало-мало лежать, потом уходить. Туда...
Он махнул рукой на север, и вдруг, оглянувшись на Красюка, шагнул к нему, выхватил у него из рук ветки пихты.
– Плохой дерев для костра, плохой. Товарища болен, тепла нада.
– Чем пихта плоха?
– с вызовом заорал Красюк.
– Она, как шаман, вредная, гори не моги, ругайся, стреляй угли. Тепла нет, пали кухлянка.
– А, делай сам!..
Красюк сплюнул и отошел обозленный. Хотелось обругать въедливого нанайца, но ругать было не за что. Это он понимал. Все-то у него не так получалось, ничего-то не знал в тайге...
* * *
Круглая малоподвижная физиономия премьера занимала экран телевизора необычно долго. Премьер индифферентно жевал солому слов, и, как всегда, невозможно было понять, что он хочет сказать. Телевизионщики на этот раз явно перестарались. Или нарочно подставляли оратора, не умеющего связать пару слов. Казалось, что вот сейчас мелькнет на экране смазливая мордочка ведущей и с ухмылкой брякнет: "Кто ясно мыслит, тот ясно излагает", и одной этой фразой прихлопнет премьера, в общем-то мужика дельного, при котором только и смогли развернуться хваткие люди. Но такая ведущая вынырнуть никак не могла, поскольку нет на телевидении таких "недемократических" ведущих. И поэтому у Плонского, смотревшего на экран, росло недоумение: что они там, в студии, совсем не соображают? Или настолько уверовали, что задолбанный телезритель все равно ничего не поймет?..
Он хотел выключить телевизор, чтобы не видеть этого истязания, но тут премьер произнес свою коронную заключительную фразу: "Хватит болтать, работать надо, работать!.." И исчез с экрана.
И тут же, словно дожидаясь именно этого момента, замурлыкал дверной звонок. Плонский выключил телевизор, оглядел стол, приготовленный для встречи гостя, и остался доволен: никакой роскоши и в то же время все, чем можно ублажить мужика, собравшегося отключиться от служебной нуды. Не хватало только девочек. Но разговор предстоял деловой, лишние уши были ни к чему.
На пороге, как он и предполагал, стоял майор внутренней службы Супрунюк, начальник местной ИТК - исправительно-трудовой колонии, что находилась в лесу, в семи километрах от райцентра.
– Геннадий Михалыч!
– воскликнул Плонский, широко распахивая дверь. А я уж заждался.
Супрунюк не понял условности упрека, отогнув рукав, показал часы.
– Ровно семнадцать. Как договорились.
– Я говорю: заждался, глядя, как водка стынет.
– Водка лучше холодная.
Плонский
Знакомы они были давно, но никогда не сидели так вот, вдвоем. А сейчас Плонский сам пригласил Супрунюка для приватного разговора. Хотя было это не совсем по чину. Плонский исполнял обязанности прокурора, поскольку сам прокурор вот уже полгода пропадал в Москве, то ли лечился, то ли учился чему-то у высших властей. Ему, Плонскому, впору так вот, за бутылкой, сидеть с генералом, начальником УЛИТУ - Управления лесозаготовительных исправительно-трудовых учреждений, а то и с кем повыше. Но это не уйдет. Пока же хотелось поговорить с тем, кто пониже, зато поближе, просто пощупать пульс хитрого организма, именуемого мудрено - пенитенциарным.
– Что ж, раз водка стынет, давайте ее согреем, - засмеялся Супрунюк, удивив хозяина: гость-то оказывается не без юмора.
"И без церемонности", - с удовлетворением мысленно отметил Плонский. Стало быть, можно разговаривать без дипломатических вывертов.
– А ваши-то домашние где?
– поистине бесцеремонно спросил Супрунюк, оглядывая квартиру.
– В отъезде.
Плонский ответил холодно, давая понять, что обсуждать эту тему не намерен. Его жена с дочкой-старшеклассницей бывали здесь лишь наездами, жили в краевом центре в большой пятикомнатной квартире, куда собирался переселиться и он. Но пока что здесь была его работа, и не просто работа, а бизнес, раскручиваемый большими деньгами неизвестного происхождения, для которых он был всего лишь посредником, но на которых собирался сделать свое будущее.
– Не скучаете в одиночестве? Помощница не требуется?
– Не требуется.
– А то я мог бы поспособствовать...
– Прошу, - прервал его Плонский, показывая на стол.
Они сели, подняли рюмки.
– За встречу, - поспешил сказать Супрунюк.
– Мы сегодня уже виделись. Давайте за взаимопонимание. Выпьем по одной и поговорим.
– Между первой и второй не разговаривают.
– Не закусывают.
– Верно. Не разговаривают между второй и третьей. Потом уж...
– Потом забудем, о чем и говорить.
– Не забу-удем.
Выпили, помолчали.
– Да вы закусывайте. Чем бог послал.
– Хор-роший у вас бог, богатый!
– воскликнул Супрунюк, обводя глазами стол, на котором были не только дары местной тайги, но и севрюжка в плоских заморских упаковках, и колбаска всякая, и яички с красной икоркой, и что-то в закрытых судках, которые принесли расторопные посыльные из ресторана.
Восклицание намекало на разных богов, и Плонский разозлился.
– Бог у всех один. Один Бог, один начальник, один хозяин...
– Эт точно!
– согласился Супрунюк и, уже не чокаясь, не произнося тостов, опрокинул в себя очередную рюмку.
"Не нализался бы раньше времени", - подумал Плонский. И решил сразу перейти к делу.
– Как у вас с финансированием?
– спросил он.
По изменившемуся выражению лица собеседника понял: попал в точку.
– Зарплату третий месяц не платят, - пожаловался Супрунюк. И с надеждой посмотрел на Плонского: неисповедимы чиновничьи связи, авось, поможет.