Золотой капкан
Шрифт:
– Как с установлением личности лже-Ахутина?
– Особых сдвигов пока нет. Но ты приехал очень кстати: мне еще одно дело подкинули, срочное, между прочим, на контроле у генерала, так что я сейчас в запарке, сам понимаешь. А потому Ахутиным ты займешься сам, благо появился кое-какой просвет в наших поисках.
– Что именно?
– Детально тебе объяснит мой помощник, который занимался этим вопросом. А если вкратце, то с большими трудами удалось разыскать родственницу Ахутина. Это его родная тетка по отцу.
– И
– К сожалению, других близких родственников у Ахутина нет: отец где-то сгинул в гражданскую; мать умерла в тридцать девятом; а жена и дочь погибли в сорок первом во время эвакуации – эшелон, в котором они ехали, попал под бомбежку…
Тетке Ахутина было уже за восемьдесят, поэтому Савин решил не вызывать ее в МУР, а съездить самому в Загорье, где Агафья Ниловна Пеунова жила в небольшом домике с палисадником.
– А ты отведай, голубчик, отведай… Агафья Ниловна подсовывала Савину поближе розетки с вареньем.
– Вот клубничка, это малина, а вот это «королевское» варенье – крыжовник. Откуда? Из самого Магадана? Еще дальше? Ах ты, господи, и куда тебя судьба закинула-то. Холодно, чай? А то как же, конечно, холодно… Постой, постой, что же это я тебя чаем да вареньем потчую? Вот голова садовая, совсем из ума выжила. Погоди чуток…
Старушка выскочила в коридор и спустя несколько минут внесла в комнату огромное сито с краснобокими яблоками.
– Угощайся, – сказала она. – У вас там, поди, яблоки не растут.
– Спасибо, большое спасибо, Агафья Ниловна.
– Да ты бери, бери, не сумлевайся, яблоки не покупные, свои. Вон у меня какой сад. А мне много ли нужно?! До лета хватит.
– Спасибо. Вкусные… Агафья Ниловна, у меня есть к вам несколько вопросов.
– А чего ж, спрашивай.
– Скажите, вы хорошо знали Ахутина Григория Фомича?
– Гришаню? Ну как же, конечно. Вместе жили. После войны я к нему перебралась из Саратова. Один-одинешенек остался он, горемыка… Агафья Ниловна беззвучно всплакнула.
– И пожил недолго – раненый шибко был, и опять таки один, как перст.
Семью германец загубил, вот он и запил с горя-то. Ну и, это, в аварию попал, шоферил, значит. Оно, конечно, если б поздоровше был, гляди, и выдюжил бы, у нас в роду народ крепкий, жилистый.
– У вас нет его фотографии? – спросил Савин.
– Была, была, а как же… Старушка порылась в комоде и вытащила из-под груды белья старинный альбом в потертой обложке.
– Сейчас найду… Вот. Эту с фронта в сорок четвертом прислал, а это он после войны фотографировался.
Широкоплечий, лобастый, с грустными усталыми глазами – это уже послевоенный снимок. Фронтовой – вместе с двумя товарищами; судя по всему, Ахутин среднего роста. Среднего? Лже-Ахутин был высок…
– Это все? – спросил Савин, указывал на фотографии.
– Да были еще, много. Куда девались – ума не приложу. Наверное, при переезде потерялись.
«При переезде? Очень
– Агафья Ниловна, вы не вспомните, у Григория Фомича был друг или товарищ, может быть, знакомый, где-то его возраста или чуть постарше, высокого роста, примерно как я? Савин положил перед Агафьей Ниловной фоторобот лже-Ахутина.
– Посмотрите на фотографию, – сказал он с надеждой. – Возможно, здесь кое-что и не соответствует подлинному изображению. Это… как бы вам объяснить?.. вроде рисунка плохого художника. Так что иногда кое-какие черты лица искажены. Посмотрите внимательно. Этот человек прихрамывал на левую ногу…
Агафья Ниловна надела очки, долго всматривалась в фоторобот, пришептывая губами, затем медленно и как бы нехотя положила фотоснимок на стол. Некоторое время она молчала, разглаживая на белой скатерти невидимые глазу складки своей морщинистой рукой. А затем как-то виновато посмотрела поверх очков на Савина и тихо сказала:
– Ахутин это…
Глава 15
Алексей неожиданно заболел.
На второй день после разговора с вербовщиком РОА у него поднялась температура до сорока градусов, голова раскалывалась от нестерпимой боли, сухой жар и озноб трепали тело. Временами он терял сознание, бредил. Ему разрешили встать с постели только через десять дней. Все это время возле него дежурил врач из заключенных, француз по национальности, и санитарка – немка…
Алексей стоял у окна, с удивлением всматриваясь в картину, представшую перед ним: густой, ухоженный парк с аллеями, робкая зелень весенних газонов, окрашенные в белый цвет скамейки возле фонтанов. Только сейчас он заметил, что находится не в палате с зарешеченным окном, а в просторной светлой комнате с гобеленами на стенах и коврами на паркетном полу. Видимо, во время болезни его перевезли сюда из шталага VIIIВ.
– Как самочувствие?
Бесшумно ступая по коврам, к нему подошел тощий вербовщик и положил ему руку на плечо. Алексея передернуло от этой фамильярности. Ничего не ответив, он опустился в кресло с высокой резной спинкой.
– Та-ак… Уже явно лучше… – с удовлетворением констатировал вербовщик. Он словно не заметив гневных искорок в глазах Алексея и с беспечным видом уселся в кресло напротив.
– Вы зря на меня тратите время, – упрямо поджал губы Алексей.
– Значит, вы того стоите, – спокойно парировал вербовщик выпад Алексея.
– Кстати, я до сих пор вам не представился, прошу меня извинить. Кукольников Александр Венедиктович.
– Очень приятно… Алексей с иронией склонил голову.
– И что вы все ершитесь? Поверьте, я на самом деле хочу вам добра. Возлюби ближнего – одна из библейских заповедей. А я человек верующий.