Золотой киль
Шрифт:
Здесь, в Танжере, он пришел в себя, и к нему вернулась прежняя самоуверенность — он все чаще проявлял свой норов. Я понял, что пора опять его осадить.
Уокер оглядел стоянку для яхт.
— Здесь не очень-то много парусников, — заметил он.
Действительно, в гавани стояло всего несколько неуклюжих на вид рыбацких суденышек и один щеголеватый двухмачтовый парусник, направляющийся, вероятно, в Карибское море. Зато было, по крайней мере, двадцать больших моторных судов, по виду быстроходных, с низкой осадкой. Я знал об их назначении — флот контрабандисток сигареты — в Испанию, зажигалки — во Францию, антибиотики
— К нам еще один визитер.
Я обернулся и увидел весельную лодку, пересекающую гавань. Уокер сказал:
— Наблюдал за нами в бинокль вон с того судна. — Он указал на одно из моторных судов. — Потом направился сюда.
Я следил за приближающимся яликом. На веслах сидел европеец, лица не было видно, он плыл к нам спиной, но как только человек развернулся к борту нашей яхты и взглянул вверх, я узнал Меткафа.
Меткаф был из той разноязычной банды прохвостов, численность которых в мире не превышает сотни. Эти кондотьеры стекаются к горячим точкам планеты, пренебрегая опасностью, в расчете поживиться. Собственно, я нисколько не удивился, увидев Меткафа в Танжере, который с незапамятных времен был цитаделью пиратов и, конечно же, одним из постоянных мест деловых встреч.
Я был знаком с ним в Южной Африке, но весьма непродолжительное время и понятия не имею, чем он там занимался. Знаю только, что он великолепный моряк, взял не один приз на гонках в Кейптауне и даже занял одно из первых мест на лодочном чемпионате Южной Африки. Меткаф купил одну из моих яхт класса «сокол» и проводил много времени на верфи в период отделочных работ. Он нравился мне, и пару раз мы ходили с ним под парусами, частенько выпивали вместе в баре яхт-клуба, втроем проводили выходные — Джин, я и он. Наши отношения могли перерасти в дружбу, но вдруг он покинул Южную Африку, удирая от полиции, С тех пор мы не встречались, но до меня доходили кое-какие упоминания о нем, и даже иногда я встречал его имя в газетных сообщениях, рассказывающих, как правило, о волнениях в какой-нибудь экзотической стране.
Теперь Меткаф поднимался на палубу яхты «Санфорд».
— Я сразу подумал, что это ты, — сказал он, — но для уверенности посмотрел е бинокль. Что тебя сюда привело?
— Просто путешествую, — ответил я, — сочетаю бизнес с отдыхом. Захотелось посмотреть, какие перспективы здесь, в Средиземноморье.
Он широко улыбнулся:
— О, они великолепны, брат! Но не в твоем вкусе. Или ты изменился?
Я покачал головой и сказал:
— В последний раз я слышал о тебе в связи с событиями на Кубе.
— В Гаване я пробыл недолго. Это место не для меня. Революция там настоящая, по крайней мере до тех пор, пока ее возглавляют коммунисты. Не могу конкурировать с ними, потому и вышел из игры.
— А чем занят теперь?
Он улыбнулся и бросил взгляд на Уокера.
— Позже расскажу.
Я представил своих спутников:
— Познакомься, это Уокер, а это Курце.
Они обменялись рукопожатиями, и Меткаф сказал:
— Приятно вновь слышать южноафриканскую речь. У вас прекрасная
И обернулся ко мне:
— Где Джин?
— Умерла, — сказал я. — Погибла в автомобильной катастрофе.
— Как это случилось?
Я рассказал ему о дороге вдоль побережья, о пьяном водителе и о падении машины в море с высоты трехсот футов. Пока я рассказывал, лицо его каменело, и когда я закончил, он сказал:
— Значит, этот ублюдок получил всего пять лет, а если будет вести себя примерно, то выйдет через три с половиной. — Он потер переносицу. — Мне нравилась Джин. Как зовут того парня? У меня остались друзья в Южной Африке, которые позаботятся о нем после выхода из тюрьмы.
— Забудь, это не вернет мне Джин.
Он кивнул, потом хлопнул в ладоши.
— А теперь все поедем ко мне. Остановитесь в моем доме. Там армию можно разместить.
Я был в нерешительности.
— А что будет с яхтой?
Он улыбнулся:
— Вижу, ты наслушался рассказов о портовых ворах Танжера. Все правильно. Но ты можешь не беспокоиться, я поставлю охрану. Никто не покусится на то, что принадлежит моим людям… или мне.
Он уплыл на другой конец гавани и быстро вернулся с марокканцем, судя по лицу, испуганным, и что-то сказал ему на быстром и гортанном арабском. Затем повернулся ко мне:
— Все устроилось. Скоро все в доках будут знать, что вы мои друзья. Так что твоя яхта в полной безопасности, все равно что дома, на верфи.
Я поверил ему. Не могло быть сомнений, что он пользуется влиянием в таком месте, как Танжер.
— Поехали на берег, — сказал он. — Я проголодался.
— И я, — сказал Курце.
— Великая радость — не возиться с готовкой хоть какое-то время, правда? — спросил я.
— Да я бы не огорчился, если б никогда в жизни не увидел сковородку, — ответил Курце.
— А жаль, — заметил Меткаф. — Я ведь уже размечтался, что ты приготовишь мне что-нибудь, вроде koeksusten. [9] Всегда обожал южноафриканскую кухню. — Он громко засмеялся и хлопнул Курце по спине.
Меткаф занимал большую квартиру в доме на авенида де Эспанья, мне он предоставил отдельную комнату, а Курце с Уокером — одну на двоих. В моей комнате он задержался, непринужденно болтая, пока я распаковывал свой чемодан.
— Южная Африка стала слишком спокойным местом для тебя? — спросил он.
9
Клецки (африкаанс).
Я пустился рассказывать ему о причинах, которые заставили меня уехать, переплетая правду с вымыслом. У меня не было оснований доверять Меткафу больше, чем любому другому человеку, возможно, даже меньше, учитывая род его занятий. Не знаю, насколько убедительной показалась ему моя история, но он согласился, что хорошая верфь в Средиземноморье — выгодное дело.
— Ты можешь не получить много заказов на строительство новых судов, но, несомненно, здесь есть возможности для процветания обслуживающей и ремонтной верфи. Дела хватит. На твоем месте я бы отправился восточнее, в сторону Греции. Верфи на островах обслуживают в основном местных рыбаков, а там есть простор для тех, кто разбирается в яхтах, и для яхтсменов.