Золотой киль
Шрифт:
В баре мы с ним и познакомились. Там стоял невообразимый шум, и я вскоре понял, что попал в самый разгар спора о сдаче Тобрука. [1]
Одно только упоминание об этом городе вызывало бурные споры в любом уголке Южной Африки, потому что его капитуляция воспринималась как национальный позор. Сходились всегда на одном — южноафриканцев бросили в беде, но постепенно разговор переходил в горячий и неопределенный спор. То обвиняли британских генералов, то командующего южноафриканским гарнизоном генерала Клоппера — все шло
1
Тобрук — город и порт в Ливии, на побережье Средиземного моря. Во время второй мировой войны, в январе 1941 г, был занят английскими войсками. В апреле-декабре 1941 г. выдержал восьмимесячную осаду немецко-итальянских войск. — Здесь и далее примеч. переводчика.
Меня спор не волновал, ведь моя военная служба прошла в Европе, поэтому я сидел, спокойно наслаждаясь пивом и не вмешиваясь в разговор. Моим соседом оказался молодой человек приятной наружности, но со следами беспутной жизни, которому, очевидно, было что рассказать, так как каждое свое выступление он сопровождал ударом кулака по стойке. Я встречал его здесь и раньше, но знаком не был. Все сведения о нем я почерпнул из своих наблюдений: он, как я понял, много пьет, даже сейчас, за время, что я тянул свое пиво, он успел выпить две порции бренди.
В конце концов, и этот спор умер естественной смертью, так как бар опустел, и в нем остались только мой сосед да я. Допив свой стакан, я собрался уходить, но тут он с горьким презрением заявил:
— Много они знают об этом!
— Вы были там? — спросил я из вежливости.
— Был, — ответил он мрачно. — И оказался в этом мешке вместе с другими. Правда, ненадолго, из лагеря в Италии я выбрался в сорок третьем.
Он взглянул на мой пустой стакан:
— Выпьем по одной на дорожку?
Делать мне тогда было нечего, поэтому я согласился.
— Спасибо, я буду пиво.
Он заказал пиво для меня и порцию бренди для себя.
— Меня зовут Уокер, — представился он. — Да, я бежал после того, как пало правительство Италии, и присоединился к партизанам.
— Это, вероятно, было интересно, — сказал я.
Он рассмеялся.
— Пожалуй, подходящее слово. Это было интересно и жутко. Наверное, вы вправе сказать, что я и сержант Курце действительно интересно провели время — с этим типом мы были почти неразлучны.
— С африканером? — вырвалось у меня.
В Южной Африке я был чужаком и мало что успел узнать об этой стране, но такое имя могло быть только у представителя народа африкаанс.
— Точно, — подтвердил Уокер. — Настоящий крепкий парень. Мы держались друг друга после побега из лагеря.
— Трудно было бежать из плена?
— Легче не бывает, — ответил Уокер. — Охрана была с нами в сговоре. Двое из них даже пошли с нами проводниками — Альберто Корсо и Донато Ринальди. Мне нравился Донато… Пожалуй, он спас мне жизнь.
Увидев, что заинтриговал меня, Уокер с увлечением стал рассказывать свою историю.
Когда правительство в сорок третьем году пало, Италия оказалась во власти хаоса. Итальянцы не знали, чего ждать от немцев, и потому относились
— Тут я и попал в беду, — сказал Уокер, — мы тогда речку переходили…
…Внезапность нападения ошеломила их. Такая тишина вокруг стояла, лишь журчала вода да кто-нибудь тихо выругается, оскользнувшись на камне… И вдруг пулеметная очередь превратила ночь в кошмар с жутким визгом пуль, рикошетом отлетающих от речных валунов.
Два итальянца развернулись и открыли огонь из автоматов. Курце, взревев как бык, порылся в подсумке, свисавшем с его пояса, и вот уже его рука описала дугу. Громкий всплеск — и ручная граната, не долетев до берега, взорвалась в воде. Еще один бросок Курце — граната взорвалась на берегу.
Уокер почувствовал толчок в ногу и упал. Пришел в себя он от лившейся в рот воды. Свободной рукой пошарил вокруг, наткнулся на камень и в отчаянии уцепился за него.
Курце бросил третью гранату — и пулемет захлебнулся. Итальянцы, расстреляв обоймы, перезаряжали автоматы. Вокруг снова воцарилась тишина…
— Наверное, они приняли нас за немцев, — рассказывал Уокер. — Не могли же они предположить, что в них стреляют сбежавшие военнопленные. Счастье еще, что у итальянцев были автоматы. Так или иначе, но пулемет заткнулся.
Потом они подождали несколько минут, стоя на середине стремительного ледяного потока, не решаясь двинуться. Минут через пять Альберто негромко спросил:
— Синьор Уокер, вы живы?
Уокер с трудом встал и очень удивился, обнаружив, что все еще сжимает так и не выстрелившую винтовку. Его левая нога онемела и замерзла.
— Все в порядке, — ответил он.
Курце перевел дыхание и скомандовал:
— Ладно, пошли… Только тихо.
Они добрались до противоположного берега и, не передохнув, поспешили вверх по склону горы. Вскоре нога Уокера разболелась, и он начал отставать. Альберто возмутился:
— Нужно торопиться, склон надо перейти до рассвета.
Уокер сдерживал стон, когда ступал на левую ногу.
— Меня задело, — сказал он, — думаю, что задело.
Шедший впереди Курце спустился к ним и раздраженно спросил:
— Magtij, [2] давайте живей, что вы тянетесь?
— Совсем плохо, синьор Уокер? — спросил Альберто.
— Что случилось? — Курце не знал итальянского.
— У меня пуля в ноге, — наконец признался Уокер.
— Этого только не хватало, — вздохнул Курце. На фоне ночного неба его фигура виднелась темной заплатой, но Уокер разглядел, что от нетерпения у него дергалась голова. — Мы должны добраться до партизанского лагеря затемно.
2
Господи (африкаанс)