Золотой киль
Шрифт:
На рассвете, после той яростной ночи, мы легли в дрейф. Берег давно скрылся из глаз, и наконец можно было заняться наведением порядка на палубе. Управились быстро. Оказывается, Пальмерини сделал больше, чем я ожидал, и вскоре мы продолжали свой путь под парусами. И вот тогда валкость «Санфорд» стала очевидной. Я сделал все, чтобы как-то исправить положение, но скоро понял, что это не в моих силах, и перестал напрасно тратить время. Мы устремились дальше.
Корабельная жизнь быстро вошла в привычный ритм, определенный сменой ходовой вахты. Единственное изменение внесла Франческа — к великой радости Курце, она взяла обязанности кока на себя.
Во время
С плечом Курце дело обстояло не так уж плохо, ранение оказалось сквозным и чистым, к тому же Франческа регулярно меняла повязку. Я настоял на том, чтобы он перебрался на корму, где качка ощущалась не так сильно, и это привело к общей перетасовке. Я теперь спал на лоцманской койке в кают-компании, что по левому борту, а Франческе отвели место по правому борту, которое она отгородила куском парусины, чтобы создать себе минимум личного пространства. В результате Уокера сослали на нос, где у клюза можно было прикорнуть на стоянке: для сна во время рейса это место не годилось — неудобно, да и качает там сильнее всего. Так ему и надо, думал я без тени жалости. Но из-за этого мы стали видеть его еще меньше.
Мы хорошо шли в Лигурийском море первые пять дней, делая по сто с лишним миль в сутки. Ежедневно я брал высоту солнца и сверял по карте наш курс, проложенный к Балеарским островам. Мне доставляло огромное удовольствие обучать Франческу искусству вождения яхты — она оказалась способной ученицей и ошибок делала не больше, чем любой новичок.
С некоторым изумлением я обнаружил, что Курце, оказывается, утратил былую ненависть к Франческе. Он сильно изменился и был уже не таким колючим, как прежде. Возможно, потому, что долгожданное золото было у него под ногами в целости и сохранности, а может, вся его яростная сила ушла во время сражения на верфи. Так или иначе, но они наконец поладили с Франческой и вели длинные беседы о Южной Африке.
Однажды она спросила у Курце, что он собирается делать со своей долей добычи. Он улыбнулся:
— Куплю plaas.
— Что купишь?
— Ферму, — перевел я, — все африканеры в душе фермеры, они так и называют себя, ведь «бур» на языке африкаанс означает «фермер».
Эти первые пять дней после прощания с Италией были лучшими днями за все время нашего путешествия. Лучше не было ни до, ни тем более после.
К вечеру пятого дня ветер упал, а на шестой он так часто менял направление, будто не знал, на что решиться. Трехбалльный ветер сменялся мертвым штилем — и у нас появилась пропасть работы с парусами. В тот день мы прошли всего семьдесят миль.
На рассвете седьмого дня воцарился мертвый штиль. Гладкое море, будто политое маслом, набегало длинными языками волн. К вечеру настроение у всех испортилось: мы пропадали от безделья, нам ничего не оставалось, как только смотреть на верхушку мачты, чертившую круги по небу. Драгоценные часы уходили, а мы были все так же далеки от Танжера. Меня раздражал скрип вертлюжного штыря гика — я соорудил подпорку, и мы опустили на него гик. Потом я спустился вниз, чтобы занять себя работой с картой. За сутки мы прошли двадцать миль. При такой скорости мы опаздываем в
Меня злило, что приходится тратить топливо — нам следовало поберечь его на крайний случай, но ведь это, похоже, и был крайний случай, и, как ни крути, тратить приходилось. Мы рассекали вязкое море со скоростью в пять узлов, и я проложил курс к югу от Балеарских островов, поближе к Мальорке. Тогда, если возникнет необходимость зайти в порт, нам не придется сильно отклоняться от курса. Ближайшим был порт Пальма.
Всю ночь и следующее утро мы шли под мотором. Ветра не было, и ничто его не предвещало. Безоблачное синее небо отражало такое же безоблачное море, но мне было не до красот. Без ветра яхта беспомощна, а что мы будем делать, когда топливо кончится? Я посоветовался с Курце:
— Думаю, нам придется зайти в Пальму. Сможем там забункероваться.
Он швырнул за борт окурок:
— Это огромная потеря времени. Придется делать крюк, а что будет, если нас там поджидают?
— Мы потеряем больше времени, если останемся без топлива. Этому штилю не видно конца.
— Я заглядывал в средиземноморскую лоцию, — возразил он. — В ней говорится, что процент штилевых дней в это время года невелик.
— На нее полагаться нельзя — в лоции приведены средние цифры, а этот штиль может тянуться еще неделю.
Он вздохнул:
— Ты капитан — тебе и решать.
Я переложил руль, взяв чуть севернее, и мы пошли в Пальму. Проверив оставшееся топливо, я усомнился, хватит ли его, но мы дотянули. В парусную гавань Пальмы мы вошли на последних оборотах. При подходе к причалу двигатель заглох, и остаток пути мы проделали по инерции.
Тут я поднял глаза и увидел Меткафа.
С таможенными формальностями мы разделались быстро, заявив, что на берег сходить не собираемся — нам бы только добрать топлива. Таможенник посетовал вместе с нами на неблагоприятную для парусников погоду и пообещал вызвать агента по снабжению судов.
В ожидании агента мы могли обсудить появление здесь Меткафа. Он не проронил ни слова, слегка улыбнулся нам в знак приветствия, круто развернулся и ушел.
Курце сказал:
— Он что-то замышляет.
— Да уж наверняка, — откликнулся я с досадой. — Неужели мы никогда не отвяжемся от этих стервятников?!
— Нет, — сказал Курце. — Пока у нас под ногами четыре тонны золота, которые притягивают их почище магнита.
Я бросил взгляд на переднюю палубу, где в одиночестве сидел Уокер. Если бы не этот дурак со своим длинным языком и всякими глупостями, стая хищников, возможно, и не напала бы на наш след! А впрочем, нет — у таких людей, как Меткаф и Торлони, острый нюх на золото. Но Уокер мог бы им и не помогать!
— Интересно, что он будет делать? — спросила Франческа.
— По-моему, устроит обычное пиратское нападение, — ответил я. — Стиль Испанской армады импонирует его извращенному чувству юмора.
Я лег на спину и уставился в небо. Брейд-вымпел на верхушке клубной мачты развевался от легкого бриза.
— Смотри-ка! — позвал я Курце. — Похоже, мы дождались ветра, слава тебе, Господи!
— Я же говорил, не стоило заходить сюда, — заворчал он. — Ветер бы начался рано или поздно, а вот Меткаф бы нас не засек.