Золотой ключ. Том 1
Шрифт:
"А еще — это. Тайный язык эстранхиеро”.
— Кордо, хорошо, — сказала она, — я пойду. И подала старику руку. Сухонькая ладонь оказалась на удивление крепкой.
Глава 12
Вороны покинули комнату, где лежал усопший. Один за другим исчезали огни — каждый Одаренный уносил свечу. И вот осталась последняя свеча, и пламя ее трепетало от дыхания последнего Одаренного, но он не спешил уходить. Пусть огонек еще немного поцветет на фитиле, а Вьехо Фрато
Как тяжело… Эйха, как тяжело…
— О Матра, — прошептал Раймон, склоняя голову и запуская в густую шевелюру непослушные пальцы. — О Матра Дольча, скажи, добралась ли к тебе его душа?
Наверное, еще нет. Пока теплится свечка…
И конечно, негоже ему сидеть у ложа покойника. Раймон неуклюже (вокруг никого, стоит ли заботиться об изяществе движений?) освободил стул и опустился на колени. Под тонким ковром — жесткие кирпичи.
— Номмо Матра эй Фильхо… — Молитва шла легко, от чистого сердца; несомненно, этот человек достоин легкого ухода и теплой встречи. — Если не угодно Тебе принять душу его, то я с радостью займу его место рядом с Тобою…
— А ты уверен, что тебе там место?
Раймон вздрогнул, лицо исказила гримаса. Он ничего не слышал — ни звука шагов, ни тихого сообщения о приходе. Она просто появилась рядом с ним.
И Раймон ее знал. “Пресвятая Матерь!"
Он уперся ладонью в кровать, чтобы поскорее встать и выпрямиться. И сглотнул, прежде чем заговорить.
— Премиа?.. Премиа Санкта?
— Грихальва, я задала тебе вопрос. Ты уверен, что рядом с Мат-рой для тебя найдется место?
"Насмешка едва заметна, но вопрос оскорбителен по сути”. В нем закипал гнев.
Надо во что бы то ни стало сдержаться, не разразиться грубой, язвительной отповедью. Смириться. Что бы она ни замышляла, не дать ей повода сказать: “Ты мне противен”.
— Премиа. — Он грациозно поклонился, коснулся ладонью груди. Дверь за ее спиной осталась отворенной. Свет ее почти не касался, но она излучала собственный, вернее, ее одежда: белая сутана, белый чепец, серебристый шнурок с кистями на талии. Строгие черты лица — но все же не такие резкие, как взгляд, в котором угадывалась злоба.
Он покосился на дверной проем и понял намек: ей безразлично, что их могут увидеть или услышать.
— Премиа Санкта, регретто… — снова заговорил он подчеркнуто вежливым тоном. — Вы уж простите меня за самонадеянность.
— Все вы, Грихальва, самонадеянные. — Тонкий, слабый голос, но произношение весьма отчетливое — недослышать трудно. — Мните себя художниками, достойными повышения. Уверены, что вернете себе место, которого вас Матерь с Сыном лишили в наказание за гордыню.
У Раймона пересохло во рту, на лбу выступил пот. Злости в ее глазах поубавилось, но, бесстрастные, они выглядели еще страшнее. Она знала, как ужалить более чувствительно.
Судорожно
— Премиа, граццо… Я посылал за вами…
— Да, посылал. — Совершенно равнодушный голос, темные глаза тускло поблескивают под простым льняным чепцом, его завязки туго стянуты под подбородком. — Тебе хватило на это самонадеянности.
Зато смирения Раймону явно не хватало.
— Чем же мы провинились?! — воскликнул он с горечью и жаром. — В чем наше прегрешение? Мы исправно платим десятину екклезии, прославляем ее своим искусством…
Она воздела изящную руку, требуя, чтобы он замолчал.
— Вы нам не нужны.
— Не нужны? — растерянно переспросил он, хоть и не услышал ничего нового.
Рука исчезла в складках белоснежной сутаны.
— Я много раз говорила герцогу, и Премио Санкто говорил.
Мы уверены, екклезия должна лишить своего благословения семью Грихальва.
. — Почему?
На смену равнодушию снова пришла злоба. На узком, худом лице появились багровые пятна.
— Потому что вы — нечисть! — прошипела она. — Вечное напоминание о нашем позоре!
Раймон прижал к груди скрещенные руки и вскричал:
— Но ведь это было сто с лишним лет назад! О Матра, сколько еще веков нам терпеть? Да неужели вы думаете, что мы хотели вас опозорить?
— Там были ваши женщины, — осуждающе сказала она. — Среди прочих. Они были там, дали себя увезти и не очень-то огорчались — это видно на превосходном Пейнтраддо Хисторрико Миквейана Серрано! Их обрюхатили тза'абские эстранхиеро. Но и этого было мало вашим женщинам! Вместо того чтобы умереть от стыда, они выносили и родили полукровок!
Раймон поморщился. “Спасение полонянок” — всего лишь плод разнузданного и жестокого воображения Миквейана Серрано, назвать эту подлую карикатуру “Пейнтраддо Хисторрико” нельзя даже с огромной натяжкой.
— Но ведь герцогиня так не считала, — напомнил Раймон.
— Бассда!
Премиа Санкта, бледная, как ее сутана, поцеловала пальцы и коснулась ими груди, отдавая дань памяти блаженной герцогини Хесминии. Между пальцами блеснула цепь, похожая на его собственную. Каждая священнослужительница носила символ своего ордена: крошечный серебряный замочек. Священники носили ключи.
— Вы оскверняете город, — продолжала она. — Оскверняете екклезию. Оскверняете воздух, которым мы дышим.
— Ваше преосвященство…
— Бассда! — На сей раз жеста не понадобилось, от одного лишь ее тона Раймон умолк. — Премио Санкто прийти не пожелал и правильно сделал. Он и мне посоветовал отказаться, но я давно хотела увидеть на смертном одре чи'патро и сказать остальным шавкам Грихальва, чтобы не вздумали высовывать нос из конуры! Ты понял меня, Грихальва? Не зови больше священников в это богомерзкое логово. Глаза бы мои вас не видели!