Золотой ключ. Том 3
Шрифт:
— Сарио, я не закончил!
В те времена, когда он был Риобаро, он бы и сам так же разговаривал с чересчур рьяным молодым иллюстратором. Ему стало смешно.
— Твои зарисовки молодых женщин не понравились его светлости, — продолжал Андрео. — Он хочет, чтобы ты их переделал — без каких бы то ни было прикрас. Он намерен в течение шести месяцев выбрать невесту для дона Эдоарда, а затем приступить к переговорам. Ему пришлась по вкусу принцесса Аласаис де Гхийас, так что, возможно, тебя попросят внести в портрет определенные, естественно, очень тонкие чары, чтобы Эдоарду приглянулась принцесса. Если ты будешь
— А если я откажусь?
— То есть если ты не сможешь жить жизнью двора… — предположил Андрее. — Что ж, ты великолепно справился с обязанностями итинераррио, завязал бесценные знакомства. Мне очень жаль, что ты покинул Гхийас до того, как там возникли беспорядки. Тогда у нас был бы собственный свидетель тех событий. А сейчас разведчики Великого герцога каждый день доставляют самые разноречивые слухи и новости. Мы получили второе сообщение о том, что король Иво стал жертвой толпы. И до чего только дошел мир? — Он заклацал языком, совсем как курица-несушка.
Самая настоящая курица. Нет, скорее он похож на петуха — какая у них теперь дурацкая мода! Точно они не могут решить, чего хотят: выглядеть, как обычный строитель, вышедший на работу, или как расфуфыренная шлюха — простые фасоны и дешевые яркие цвета! Сарио заставил себя ответить спокойно:
— Значит, мне не позволено писать “Договоры” или еще какие-нибудь картины, предназначенные для Галиерры?
— Некоторые итинераррио не годятся для работы при дворе. Ты должен сам завоевать свое место, Сарио, и вести себя так, чтобы Великий герцог был тобою доволен. Множество молодых людей, чьи способности заметно превосходят твои, ждут признания — они упорно трудились на благо нашей семьи.
«Чьи способности заметно превосходят твои!»
Сарио с трудом удержался, чтобы не плюнуть Андрее в лицо. Теперь ясно, что он поступил весьма дальновидно, подготовив вторую линию обороны. Да, он был уверен, что его примут дома с распростертыми объятиями, начнут прославлять заслуги, признают требования, он займет заслуженное место… Однако Сарио уже давно научился хранить свои тайны и всегда предусматривал запасные варианты.
— Возможно, я предпочту снова стать итинераррио. Будет полезно получить точную информацию о проблемах, возникших в Гхийасе, Таглисе и Нипали. Как ученые мужи называют это? Чума неповиновения. Что сталось, например, с остальными членами королевской семьи в Гхийасе?
Андрео пожал плечами.
— Самые разные слухи. Все сходятся только в одном — король Иво мертв. А дворец штурмовала разъяренная толпа.
— Звучит не очень обнадеживающе для королевы Айрин и ее дочери Аласаис. Очень милая девушка. — Сарио внимательно наблюдал за выражением лица Андрео, однако упоминание об Аласаис не произвело на того никакого впечатления.
— Можешь не сомневаться. Великого герцога сильно волнует судьба принцессы Аласаис. Тебе, конечно, известно, что покойный король Энрей назвал своего племянника Ренайо наследником.
Известно! Будучи Дионисо, он проследил за тем, чтобы у Энрея не было детей.
— Однако у высшей знати Гхийаса свое представление о том, кто должен занять трон этой страны.
Вот здесь-то и кроется проблема
Андрее махнул рукой.
— Впрочем, ситуация несколько изменилась. Притязания дона Эдоарда на трон не менее обоснованны — по линии Великой герцогини Майрии, да будет благословенна ее память. Если Эдоард женится на Аласаис… Ну, если тебе удастся раздобыть новости о принцессе, я не сомневаюсь — Великий герцог будет относиться к твоим работам более благосклонно.
— Дайте мне один день на размышления, — попросил Сарио. — Возможно, я все-таки решу вернуться на службу итинераррио. Извините.., мне пора.
Слегка кивнув Андрее, он пошел прочь по длинному залу ателиерро. Здесь теперь собирались все иллюстраторы, здесь же они и писали большинство своих картин; считалось неприличным и даже странным, когда иллюстратор вдруг решал работать в собственном ателиерро.
Впрочем, тут было хорошее освещение и достаточно удобно. Огромный зал, наполненный светом, льющимся из окон, расположенных по обеим сторонам — одни выходили во двор, другие на улицу. Потолок поддерживали дубовые балки, а мощные деревянные опоры образовывали проход по центру помещения. На этих колоннах были развешаны автопортреты Одаренных художников из семейства Грихальва, нечто вроде фамильной Галиерры. Портреты ныне живущих иллюстраторов находились, естественно, в кречетте. Но как только живописец умирал, его изображение либо отправлялось в хранилище, — если он не совершил ничего выдающегося на поприще служения семье, — либо выставлялось на всеобщее обозрение в ателиерро.
Сарио шел вдоль веков, заглядывая в глаза мужчин, которых он знал, любил, ненавидел, с которыми сражался. В глаза мужчин, которыми был сам.
Он видел себя по меньшей мере на дюжине портретов: Арриано, Дионисо, Этторо (его блестящей карьере положила конец страшная костная лихорадка), Оакино. Благодарение Матери, Ренсио отправили в хранилище. Сарио не хотелось видеть его доброе лицо. Даже Домаоса оставили в Галиерре лишь в назидание мальчикам Грихальва, чтобы не влюблялись в женщин, которых им не видать, как собственных ушей. А вот Риобаро, великолепный шедевр, восхитительный автопортрет, написанный при свечах, в золотой раме, означающей, что он был Верховным иллюстратором. Тимиррин, благородный Матейо, даже Гуильбарро, проживший такую короткую жизнь, но успевший создать несколько блестящих произведений. Веррейо, Мартайн, Сандор — и самый первый, Игнаддио.
Рядом с дверью Сарио остановился и посмотрел на свое собственное лицо. Он почти забыл, каким ярким и сильным оно было. Неудивительно, что его любила Сааведра.
«Если бы только этот проклятый Алехандро не встал у них на пути…»
Сарио с усилием отбросил в сторону так давно родившийся гнев. Теперь это уже не имеет значения. Сааведра в безопасности. Ей больше ничто не угрожает; она ждет его, Сарио. Просто еще не пришло время. Столько всего еще нужно сделать.
Он начал спускаться по лестнице, и тут ему попался Дэво, поднимавшийся наверх с удивленным выражением на морщинистом лице.