Золотой ключ. Том 3
Шрифт:
— С удовольствием так и поступлю, — ответил старик и лукаво улыбнулся, — если только не обнаружу, что ваше присутствие угрожает безопасности тех, кто с риском для жизни борется за реформы;
Не говоря уж о том, что мне совсем не хочется причинять неприятности вашей прелестной сорейе, чье настоящее имя мне неизвестно. Хотя я могу без особого труда сделать предположение — ведь и я слышу сплетни, циркулирующие при дворе.
— Надеюсь, вы не станете высказывать свои догадки в публичных местах! — Рохарио уже стала выводить из себя дерзость Асемы Да, человек, рожденный в замке, не может скрыть своего происхождения.
Очередная
— Я всегда стараюсь блюсти интересы и заботиться о безопасности красивых женщин. Мне пора уходить. Гаспар знает, как связаться со мной. — Он слегка поклонился и, повернувшись к Элейне, поцеловал ей руку.
— Мой прелестный цветок, без малейших колебаний обращайтесь ко мне, если вам понадобится защита.
— Благодарю вас, — холодно ответила Элейна. В ее лице не было и намека на благодарность.
Асема еще раз поклонился и вышел из спальни. Рохарио вдруг почувствовал усталость и потер рукой глаза.
У него снова разболелась голова.
— Все думают, что я ваша любовница! — выпалила Элейна. Если бы это соответствовало истине!
— Я приобрету такую репутацию, — добавила она тихим голосом, полным гнева, — что со временем ни один мужчина в Мейа-Суэрте или даже в Тайра-Вирте не станет называть меня иначе, как художник Элейна Грихальва.
Рохарио вздрогнул. От этого движения правый висок пронзила боль. Он прикусил язык, чтобы сдержать стон, но немного не успел.
— Эйха! Прошу прощения, что разрешила маэссо Асеме потревожить вас, но он из тех людей, которым трудно отказать.
— Я устал, — прошептал Рохарио.
Она потрепала его по руке и вышла из комнаты, чтобы найти служанку.
Рохарио вздохнул, он совсем себе не нравился — так, видимо, относилась к нему мать, хотя наверняка он этого, конечно же, знать не мог. Всегда он избирает более легкий путь, старается избежать конфликтов. Вот и сейчас не смог решиться сказать Элейне о своих истинных чувствах к ней. Или спросить, что испытывает она.
Она симпатизирует ему — в этом Рохарио не сомневался. Но даже если бы она и любила его, что такое для Элейны мужчина — лишь дополнительная помеха для ее искусства. И хотя мужчины — Эдоард, его отец, иллюстраторы Грихальва — находили ее женские достоинства более существенными и могли использовать их ради собственной выгоды или удовольствия, Рохарио не верил в то, что любовь Элейны к нему будет для нее благодатнее, чем ее любовь к живописи. У него исчезли всякие сомнения по этому поводу после того, как он увидел ее за мольбертом и влюбился благодаря ее удивительному дару — дару, которым сам не обладал.
"Сносные способности к искусству”.
Наконец ему удалось уснуть в тесной маленькой комнате, пропитанной запахом сосны.
Наутро Рохарио почувствовал себя гораздо лучше. Он вышел из спальни и обнаружил, что Элейна уже успела отгородить себе студию в обеденном зале. Гаспар предоставил ей место на то время, пока она не закончит фреску, при условии, что посетители смогут обедать или выпивать, наблюдая за ее работой. Влажная штукатурка уже покрывала половину стены.
— Вы выглядите гораздо лучше, — пристально взглянув на Рохарио, сказала она и вроде бы тут же забыла о его существовании.
Он извинился и отправился в город на поиски работы. В первый день он слонялся по улицам, глазел по сторонам и вернулся домой
Расстроенный своей неудачей, Рохарио провел следующие девять дней, блуждая по городу и возвращаясь домой только к вечеру.
Девять из десяти марейасов ушли на стирку, дешевое вино, два новых галстука, ваксу для ботинок и хлеб для грязных, нищих детишек, чьи несчастные лица тронули его сердце. Ему было горько, что Элейна обеспечивает их жизнь в гостинице. Но что ему еще делать? Продолжать жить с ней под одной крышей и рассчитывать на то, что настанет день, когда он сможет с ней расплатиться? Рохарио ничего не умел — естественно! Что должен уметь сын благородных родителей? Его скромный талант рисовальщика мог бы прокормить его в какой-нибудь заброшенной деревушке, но не в Мейа-Суэрте. Он ни на что не годился — оставалось лишь идти в Палассо и просить прощения у отца, а затем вернуться к своей прежней жизни. Такая перспектива его совершенно не устраивала.
Элейна набросала углем на полотне огромную картину, которую повесили на стену обеденного зала гостиницы Гаспара, — по ней она потом будет делать фреску. Теперь каждый день по возвращении домой Рохарио находил новый фрагмент картины, написанной яркими красками на белом грунте.
Гаспар был изображен с глазами, излучающими щедрость, и румяными щеками — настоящий покровитель искусств, раздающий блага всем, заслужившим его расположение. Дверной проем украшала виноградная лоза, в нишах колосилась пшеница — такая красивая и натуральная, что хотелось потрогать золотистые стебли рукой.
Каждый день, останавливаясь рядом с мольбертом Элейны, Рохарио находил новые наброски для контрактов — “Завещания”, “Деяния”, “Смерти”, “Рождения” и “Помолвка” для дочери маэссо Сеспиарре и сына портного.
Чем больше Элейна работала, тем совершеннее казалась Рохарио ее красота. Для нее наступила пора цветения.
— Сначала они приходили потому, что я — молодая женщина, — сказала Элейна, — из любопытства. Они хотели посмотреть на рыбу, которая может жить без воды, или собаку, умеющую ходить на двух ногах. А теперь они приходят, потому что знают: я хорошо владею своим ремеслом. — Она подняла на Рохарио глаза, и его сердце чуть не выскочило из груди, но он ничего не сказал. — А вы?
Он пожал плечами.
Оглянувшись по сторонам, она вытащила из толстой пачки лист бумаги.
— Посмотрите, — предложила она, понизив голос. Рисунок удивил Рохарио: он не узнал изображенного на листе помещения. Стоящие полукругом скамейки поднимались вверх, как в театре. Потом он сообразил, что это — собрание Парламента.
— Элейна!
— Бассда! — прошептала она. — Вам нравится?
— Вас могут арестовать!
— Никто не докажет, что это моя работа. Я собираюсь сделать несколько рисунков пером и чернилами для маэссо Асемы — он превратит их во множество плакатов. Конечно, можно напечатать слова, но многие ли знают грамоту? А как быть с женщинами, которые в состоянии только вести счета и читать Святые Книги. “Завещания”, “Деяния”, “Смерти”, “Рождения” и “Помолвки” — любые контракты делаются в картинах, почему бы не представить в рисунках и протесты. Слово имеет множество значений или никакого. А если идеи либертистов получат воплощение в рисунках, большинство мужчин и женщин поймут, о чем идет речь.