Золотой Лис
Шрифт:
Подойдя к шкафчику, где хранилась ее косметика, обнаружила, что толстый фотоальбом с многочисленными снимками, которые были сделаны после рождения Никки, бесследно исчез вместе с конвертами, содержавшими негативы. И вдруг с ужасом поняла, что у нее не осталось ничего, что напоминало бы о ребенке, ни одной его фотографии, ни одной вещи, кроме единственного шерстяного башмачка, найденного в кроватке.
Она стащила набитые чемоданы вниз по лестнице и запихала их в багажник «мини». Затем перешла через улицу и поговорила с женой булочника.
– Если мой муж
– А где Нико? У вас все в порядке, сеньора? – На лице женщины читалась искренняя симпатия, и Изабелла непринужденно улыбнулась.
– Нико с моим мужем. Я скоро встречусь с ними в Лондоне. Muchas gracias рог su ayuda, senora. Adios. [5]
* * *
Изабелла ехала на север, и путь казался ей бесконечным. Каждый эпизод последних несколько дней, прошедших с того момента, когда она в последний раз видела своего сына, снова и снова прокручивался в мозгу; чувствовала, что понемногу сходит с ума.
5
Большое спасибо за помощь, сеньора. Прощайте.
Очутившись, наконец, на пароме, который курсировал между французским и английским побережьем, она пренебрегла шумным и веселым обществом, собравшимся в переполненном салоне, и поднялась на верхнюю палубу. Был холодный серый день; северный ветер срывал седые верхушки волн и разбрасывал их окрест белыми фонтанами пены и брызг. Этот ветер вкупе с отчаянием пронизывал насквозь, ее била мелкая дрожь, и даже теплая стеганая куртка была бессильна защитить ее. И все же резкая боль в распухшей груди в конце концов заставила спуститься вниз. В женском туалете ей пришлось воспользоваться специальным насосом, чтобы отсосать молоко, которое предназначалось сыну.
– О Никки, Никки! – тихо причитала Изабелла, наблюдая, как густая белая жидкость стекает в унитаз; в эту минуту она явственно ощутила его маленький ротик, прильнувший к ее соскам, его запах и тепло «доверчивого» тела на своей исстрадавшейся груди.
Слезы навернулись на глаза, но она невероятным усилием воли взяла себя в руки. «У тебя начинаются галлюцинации, – уговаривала саму себя. – Ты должна быть сильной. Ты не имеешь права сдаваться. Ты должна быть сильной ради Никки. Перестань хныкать и скулить, слышишь, перестань!»
Она въехала на Кадогэн-сквер под проливным дождем; в квартире было холодно и неуютно. Распаковывая вещи, внезапно вспомнила обещание, данное отцу. Швырнула на пол платье, которое держала в руках, и побежала в гостиную.
– Междугородная, я хочу заказать разговор с Кейптауном, Южная Африка.
В это позднее время ее соединили менее чем за десять минут. Трубку снял один из слуг, и она уже открыла рот, чтобы попросить к телефону отца, как вдруг суровое предостережение Рамона всплыло в сознании со всей своей ужасной силой. «Твое неповиновение будет
Молча положила трубку на рычаг, твердо решив дождаться обещанного контакта.
Прошло шесть дней; ничего не происходило. За все это время она ни разу не выходила из квартиры, не смея удаляться от телефона. Никому не звонила, ни с кем не разговаривала, за исключением экономки, пыталась как-то отвлечься с помощью книг и телевизора. Подобная неопределенность только усиливала отчаяние; Изабелла ловила себя на том, что сколько бы она ни пялилась на страницы книг или на маленький дрожащий экран телевизора, слова и образы ни о чем ей не говорили. Только ее горе стояло перед глазами. Только ее утрата имела значение. Только ее боль пребывала в ней неизменно.
Она почти ничего не ела, и через три дня молоко в груди иссякло. Страшно похудела. Волосы, одно из главных составляющих ее красоты, поблекли и высохли. Как-то взглянула на себя в зеркало и обнаружила, что черты лица обострились, глаза запали, кожа вокруг них потрескалась, а янтарный средиземноморский загар приобрел какой-то болезненно-желтоватый оттенок, словно у больного малярией.
Ждала, и это ожидание было худшей из пыток. Каждый час казался вечностью; чувствовала, что нервы на пределе. Наконец, на шестой день зазвонил телефон. Она моментально сорвала трубку, не дождавшись второго звонка.
– Я звоню по поручению Рамона. – Это был женский, голос с едва уловимым акцентом, возможно, среднеевропейским. – Немедленно выходите из дому. Возьмите такси и доедете до пересечения Ройал Хоспитэл роуд на набережной в направлении Вестминстера. Вас окликнут, назвав Красной Розой. В дальнейшем следуйте распоряжениям этого человека, – сказала незнакомка. – Пожалуйста, повторите данные вам инструкции.
Задыхаясь от волнения, Изабелла повиновалась.
– Правильно, – и женщина повесила трубку.
Не успела Изабелла пройти и сотни ярдов по набережной вдоль Темзы, как мимо нее в том же направлении медленно проехал маленький автофургон без номерных знаков. Обогнав ее, остановился у края тротуара; задняя дверца открылась, и она увидела пожилую женщину в сером пальто, сидевшую на скамеечке у боковой стены.
– Красная Роза, – Изабелла сразу узнала голос, говоривший с ней по телефону. – Садитесь.
Изабелла быстро скользнула в фургон и уселась на скамейке напротив этой женщины. Та захлопнула дверцу, и фургон тут же тронулся с места.
В кузове не было ни одного окошка или какого-либо иного отверстия, за исключением вентилятора в крыше, прямо над головой Изабеллы. Так что она не могла выглянуть наружу и, хотя поначалу пыталась определить маршрут по поворотам и остановкам, вскоре совершенно запуталась и отказалась от этой затеи.
– Куда вы меня везете? – спросила у женщины, сидевшей напротив.
– Прошу вас молчать.
И Изабелла смирилась. Подняла воротник и засунула руки глубоко в карманы своей куртки. Ехали, по ее часам, ровно двадцать три минуты, затем фургон остановился, и заднюю дверцу распахнули снаружи.