Золотой палач
Шрифт:
Все по моде, в таком виде фраера на барахолке прогуливаются. Ему еще бы фиксу во рту. Но рот, глаза и нос были нарисованы углем на куске фанеры.
Довольный произведенным эффектом, Главный с улыбочкой уступил чучелу место на стуле, приговаривая, как радушный хозяин:
– Сюда, сюда, дорогуша… Присядь, посиди, мы тебя прям заждались… Ужас, как все тебя хотим видеть!
Истукана усадили на стул. А чтобы не упал, веревкой к спинке привязали.
– Ну вот, теперь все в сборе,- удовлетворенно произнес Главный. Он еще
Будешь обвинителем.
Теслин, побледнев, поднялся и сделал несколько шагов.
– Рассказывай давай…
– О чем?
– О своей паскудной жизни. Тебе сколько нащелкало-то?
– Тринадцать.
– Ого, да ты уже мужичок.
– А я чего?..- заикаясь, произнес Теслин.- Я ничего не сделал.
– А кто сделал? Почему ты здесь? Да перестань дрожать!- прикрикнул Главный.- Отвечай: как попал в колонию?
– Выгнали. Из дому.
– Кто выгнал?
– Тетка. Когда мать умерла.
– А тетка, что – поселилась в твоем доме?
– Да. А потом мужика себе привела, и он меня бить начал.
– За что?
– Ни за что. Мешал я им. Тетка говорила: чтобы он сдох, паскуденок, гони его прочь. Чего кормить зазря? А мужик по голове кулаком, да все во сне, когда я спал. А потом ночью выволок за дверь и пригрозил: не уберешься, прибью…
Все слушали, только Главный чему-то странно улыбался. А когда Теслин замолчал, он спросил, озирая спальню:
– Судим?- И указал на истукана.
– Судим!
– Казнить?
– Да-а! Да-а! Да-а!- взревела спальня.
Даже истукан покачнулся на стуле, будто от испуга.
Главный повернулся ко мне.
– Решение суда слышал? Будешь исполнителем… палачом.
Он не спрашивал. Он как бы советовал.
Все теперь смотрели на меня. И Теслин смотрел. И урки напряглись. И Главный, чуть скривив губы, ожидал ответа.
Кто-то из-за спин выкрикнул:
– Ну чего ты?! Истукан же! Коли, ему не больно!
Я вздохнул, озираясь. И ничего не ответил. Наверное, я один понимал, что дело вовсе не в истукане. Это сегодня он. А завтра будет девочка в беретике. Или Жидок. Или…
– Решил? Твердо решил?- поинтересовался Главный, не проявляя никаких эмоций. Но глаза из голубых сделались стальными.- Ну я так и думал: упертый. А ведь помиловочку бы заработал.- Он оглядел спальню и громко объявил: – Будет казнить пострадавший!
Теслин осторожно взял с подушечки спицу, руки у него дрожали, будто впрямь казнил живого. А может, сейчас он видел теткиного хахаля с пропитой рожей и разбойными глазами. Теслин приблизился к истукану со спины и уже приладился, прицелился острием под лопатку, но в последний момент растерянно оглянулся, будто спрашивая, так ли он все делает.
– Да коли же! Коли!- закричало несколько голосов сразу.
И он, зажмурившись,
А у меня от этого удара почему-то погорячело в груди, и стало больно дышать.
Суд идет
А суд продолжался.
Главный осторожно потрогал торчащее из груди истукана острие, одобрительно кивнул.
– Первый раз… Но со старанием.- И посмотрел вокруг.- Кто у нас следующий обвинитель?
Никто не торопился рассказывать про свою жизнь. Но и Главный никого не торопил.
Ему, видать, пришелся по душе рассказ Теслина. И особенно понравилась сама казнь.
Он еще раз провел пальцем по торчащему острию и вдруг спросил:
– Кого еще выгоняли из дома?
Поднялся лес рук. И я поднял свою.
– А кого били?
Снова лес рук.
– Кого насиловали? Кого в кутузке без еды держали? За кем менты охотились?
Спальня громогласно ухала и кричала, накаляя атмосферу:
– Нас! Нас! Нас!
– А кто из вас расправился со своими обидчиками?- негромко спросил Главный, проходя вдоль ряда и всматриваясь в глаза.- Кто пытался поджечь дом? Кто кусался и сопротивлялся? Кто хотел убить обидчика? Кто убил насильника? Кто? Кто? Кто?
Спальня вновь взревела. Каждый кричал свое, но прошибло всех, и все теперь рвались о себе рассказать. Даже Яшки приподнялись с пола, забыв о своем особом положении, и что-то закричали. Украинец, я слышал, повторял лишь слово «резать», а кореец слово «стрелять».
Спокойней всех был Главный. У него все время мелькала на лице странная улыбка. И глаза меняли цвет. То почти васильковые, ласковые, теплые, а то, как обломок стального кресала или острие спицы, которое торчало из груди истукана.
Он вдруг повернулся ко мне и тихо, так, что расслышал я один, выдавил сквозь зубы:
– Эх ты, жалельщик… Ты бы вот их пожалел…
Отвернулся и, обращаясь к спальне, сказал:
– Мы будем их всех… всех судить! Вот здесь!- Он указал на стул с истуканом.- Они против нас? Все?
– Все! Все! Все!
– А мы против них! Мы их казним! Всех!
– Ка-знить! Ка-знить!- подхватила спальня.
Стекла в окнах задребезжали. Пол дрогнул от топота. Всеохватывающее, сладкое, раскаленное добела чувство ненависти к своим обидчикам захлестнуло сидящих.
Кровь ударила в головы. Казалось, еще немного, и они черной, все сметающей стаей ринутся на улицу, чтобы все на пути крушить, резать, колоть…
Визит Главного Это было слишком неожиданно. Ко мне, в мою тюрьму, к которой я уже понемногу начал привыкать, заявился Главный урка. Сам. Никому бы не удивился, кроме него.
Даже двум другим Яшкам не удивился бы, потому что там все ясно. Пришли – значит, будут пытать или бить. Но когда Пузырь молча открыл дверь и в проеме появилась чья-то фигура, я не сразу догадался, кто ко мне пожаловал.