Золотой павлин Сабатеи
Шрифт:
Главной заботой Бехруза было определить в госте человека издалека, никому здесь не знакомого: такого никто не станет искать. В то же время требовалось, чтобы у этого странника были монеты. Их-то они потом и делили по-братски с Махтаром. Этот постоялец, конечно же, был при деньгах, и хозяин таверны уже начал жалеть, что сообщил о нем Гоухару.
«Поторопился, болван! — укорял он себя. — Надо было лучше позвать колдуна».
«Вот этот мне подойдет — Конан плеснул себе в рот остатки вина из кружки и поднялся из-за стола. — Купчишка,
Он вышел из-под навеса и, щурясь от яркого солнца, посмотрел вслед набольшому каравану из пяти верблюдов и запряженной четверкой коней повозки, в которой восседал на мягких подушках какой-то приезжий торговец. О его богатстве кроме роскошных одежд, в которые он был облачен, напоминали четверо конных охранников на крепких и низкорослых гирканских лошадках. Гостей, подобных ему, сейчас немало прибывало в Шангару в преддверии праздника в честь Повелителя Огня Эрлика. На торжества они съезжались не столько ради того, чтобы воздать почести этому пантенийскому богу, а в основном, чтобы поглядеть на петушиные бои, которые с некоторых пор, по примеру северных соседей, заморанцев, начали входить в моду в Туране.
Киммериец видел таких петухов еще в свою бытность в Шадизаре, где это развлечение сопровождало праздник рахават в честь Митры Животворящего, Повелителя Жизни, Бога Справедливости и Добра. Ему, правду говоря, все эти петушиные бои были малоинтересны, как, впрочем, и сами праздники в честь богов, если бы не одно обстоятельство. Дело заключалось в том, что на петушиные бои съезжалось много богатых людей из разных мест. Все хозяева таверн, постоялых дворов и харчевен готовились к этим дням загодя, предвкушая хорошие заработки от съеденного и выпитого в их заведениях, от сдачи внаем апартаментов и просто мест для ночлега, стойл для лошадей и верблюдов, — город буквально распирало от приезжего люда. А денег вокруг этих петухов крутилось видимо-невидимо! Как-то в Шадизаре варвар заработал пятьдесят золотых у купца Хирталамоса только за то, что помог ему сохранить в живых боевого офирского петуха, которого тот собирался выставить на празднике. Конан вспомнил эти развеселые и боевые три ночи, и у него сладко заныло под ложечкой.
Мало того, что он заработал пятьдесят монет, так ему удалось поладить и с наложницами этого любителя петушиных боев, пока тот ездил в Аренджун. Какие девушки были! Лелия из Гандерланда, белокурая и пышная, ее серебристый голосок напоминал пение флейты. А темноволосая кхитаянка То-Ню? Миниатюрная, легкая, как маковый лепесток, но все положенное женщине было при ней, и ночь, проведенная с этой девушкой, тоже была хороша, как выдержанное офирское вино. Нет! Лучше, куда лучше, решил варвар. Да и вообще, разве можно сравнивать с чем-либо неземное блаженство?
Женщины в отсутствие почтенного Хирталамоса сами поделили его между собой, и киммерийцу ничего не оставалось, как постараться удовлетворить каждую так, чтобы они и дальше жили в мире и согласии между собой. В третью ночь ему досталась рыжая заморанка Валла с глазами точно изумруды. Да, есть что вспомнить! А вот как звали петуха, варвар забыл. Фиг… Фигля… Фиглатпа…
Тьфу! Пусть Нергал
Всем хватало работы на этих торжествах: и торговцам сластями, и водоносам, и грузчикам, и всякой мелкой сволоте, которая могла что-то поднять или поднести, и лихой братии — ворам и разбойникам: они тоже ждали этих дней, чтобы урвать свою долю добычи. Варвар специально для этой цели прибыл в Шангару из Самарры, где обитал в последнее время. Негоже было оставаться в стороне, когда представляется такая прекрасная возможность поправить свои дела. Он не был жаден до богатства, деньги доставались ему легко и так же легко исчезали, но не пропускать же такое событие!
— Эй! — окликнул он вихрастого мальчугана, бежавшего за караваном, который облюбовал киммериец.
Тот подошел, с некоторым страхом косясь на огромную фигуру варвара, гриву его черных, давно не мытых и спутанных волос. Холодные, словно лед с горных вершин, синие глаза киммерийца смотрели пристально, как бы пронзая собеседника насквозь.
— Видишь монету? — Конан подбросил серебряный аквилонский диск, сверкнувший на солнце, и ловко поймал его перед самым носом мальчишки. — Будет твоей, если узнаешь, где остановится этот торговец. Я посижу вон там. — Варвар указал на столик под ярким цветастым навесом и направился продолжать свою трапезу, прерванную появлением каравана.
Мальчишка скоро вернулся и рассказал киммерийцу даже больше того, на что тот рассчитывал: сколько людей у купца, в каких комнатах постоялого двора поселили хозяина и где разместились его слуги — в общем, Конан только подивился тому, что это растрепанное дитя улицы еще и не выполнило за него основную работу — не пощипало этого богача.
— На, держи, — Конан положил в ладошку мальчугана честно заработанную монету, — из тебя выйдет законченный мерзавец, если вырастешь, конечно, — не слишком по-доброму пошутил он на прощание.
Лучшим временем для дел, подобных тому, что замыслил варвар, по справедливости считается ночь. Однако, поразмыслив, Конан решил провернуть свою затею прямо во время послеобеденного отдыха. Во-первых, мало кто ожидает подобной дерзости от воров. Чтобы среди бела дня взять добычу, это надо иметь такую поддержку Бела, которой мало кто и достоин! Во-вторых, может случиться так, что кувшинчик вина за обедом окажется не единственным, если объявится хороший собутыльник, и, глядишь, хозяин засидится в таверне, а пара-другая слуг тоже задержится по каким-нибудь своим делам.
А деньги-то в комнатах, под надежной охраной! Кто ж будет носить в кошельке большие суммы, которые завтра придется поставить в петушиных боях или заплатить за этих самых длинношеих и клювастых злобных тварей, от чьего вида бешено забьется сердце знатока? Так что, не без оснований рассуждал киммериец, попробовать стоит. Справедливости ради надо сказать, это придумал не он. Ловкач Ши Шелам, с которым он провел немало вреМени за кувшинчиком доброго вина, многому научил его в Городе Негодяев, Шадизаре, что остался за Кезанкийскими горами.