Золотой плен
Шрифт:
– Пожалуйста, Сесиль, делай, что тебе говорят.
– О-о-о, да, мадам, – проговорила девушка, комкая в руках ткань своего простого голубого платья. – Как прикажете.
Катье кивком отпустила ее.
Она бросила на пол красное платье, проклиная Лиз, а заодно судьбу за то, что наградила ее такой сестрой. Она налила немного розовой воды на платок и потерла руки и шею, чтобы немного охладить пылающую кожу. Если б не Петер... О, нет, нет, мой
Сильфида.
Бекет, что мне сделать, чтобы ты понял? Я никогда тебя не предам! Ты думаешь, я выбираю между тобой и Эль-Мюзиром? Нет, я выбираю между жизнью и смертью сына! Катье провела влажным платком вдоль выреза платья, вспомнив, что этот путь когда-то прочертили губы Бекета. Воспоминание было сильным, ярким и взбудоражило ее.
Кто-то постучал в дверь для прислуги, и двое лакеев бесшумно внесли узорчатую медную ванну. Она мокла в ней, пока горячая вода не остыла, потом завернулась в халат и поужинала куском пирога с куропаткой.
В предвечерней духоте она задремала, сидя на подлокотнике, рядом лежала открытая книга, из которой она не вычитала ни строчки, потому что перебирала в голове решения – одно немыслимее другого.
Все напрасно. Сердце уже сделало свой выбор, а судьба позаботилась о том, чтобы она не смогла ему последовать. Закапав слезами подушку, она уснула.
Выпроводив Катье за дверь, Лиз подхватила юбки и вбежала в спальню. Тихо. Только разносится по всей комнате ее учащенное дыхание. На туалетном столике фляга – раньше ее тут не было.
– Онцелус? Ты здесь? – прошептала она.
Черная тень выдвинулась из-за шторы и заскользила к ней. Он был окутан черными одеждами.
– Как я соскучилась! – Она протянула к нему руки. Он прикоснулся к ней подушечками пальцев и тут же прошел мимо, стал в дверном проеме меж спальней и гостиной.
– Она знает, – сказал он сам себе.
Лиз вихрем повернулась к нему, и ее радостная улыбка померкла.
– Катье? Что она знает?
– Больше, чем я ожидал. Он рассказал ей... обо мне.
– Кто? Твой полковник? Он здесь, Онцелус. В замке.
– Конечно, он здесь, радость моя. Я его хорошо вымуштровал. – Онцелус обеими руками уперся в косяки и через плечо поглядел на Лиз. Его длинные белые волосы шуршали о шелк. – Что она значит для него?
– Катье для Торна? – Лиз пожала плечами; на лоб набежала морщинка. Ей не хотелось
– Она любит его?
– Вероятно. С нее станется.
– Что еще ты можешь о нем сказать? Лиз скрестила руки на груди.
– Глупая служанка мне доложила, что у Катье нервное расстройство. Я бросилась к ней. А там был он, целовал ее. Возможно, Торн тоже поспешил на помощь. Во всяком случае, у него был вид утешителя.
– Значит, мой эзир поспешил к ней. – Онцелус вышел из дверного проема и повернулся к Лиз; ноздри его раздувались. – В ней – его слабость. Я люблю слабости, моя рабыня. Может, взять ее силой и дождаться, когда он прибежит на крики? Наверняка не удержится.
– Нет! Я уже говорила: Катье не должна пострадать.
– Ты мне говорила? – процедил Онцелус, сверкая глазами. Потом опустил веки и пожал плечами. – Но это же простое насилие. Без всяких тонкостей.
– Нет!
– Ты все еще думаешь о других, радость моя. Я тобой недоволен.
Лиз отвернулась.
– Она моя сестра.
– Она – ничто, – бросил он. – Ты должна думать только обо мне. И не смеешь меня огорчать.
Он долго смотрел на нее; она нервным движением одернула юбку.
– Так вот, моя жемчужина, можешь сказать сестре, что цена за лекарство теперь иная. Мне не нужно ее золото. Теперь я хочу не золотого, но алого. Алого англичанина. Сели Катье нужно лекарство, пусть приведет ко мне своего полковника. Лекарство – за человека.
– Ты жесток, – прошептала Лиз. Он засмеялся.
– Жестокость – самое большое наслаждение мужчины. – Он тряхнул плечами, и халат соскользнул на пол. Потом подошел к ней, одетый в черные шелковые шаровары и шлепанцы.
Схватил ее за горло и приподнял вверх. Лиз пришлось балансировать на цыпочках, чтоб не задохнуться.
– Один раз я совокуплялся с женщиной, глядя, как человека забивают насмерть кнутом. А палач соразмерял удары с моими движениями в ее теле. Я испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение и получал его не от женщины, на которую расходовал свои силы. Потом я велел закопать ее в одной могиле с тем запоротым. Восхитительная штука!
Он разжал пальцы на ее горле, и она, выдохнув, опустилась на пятки.
– Но твоя смерть не входит в мои планы, – заметил он и вытащил нож с коротким лезвием из-за пояса шаровар.
Лиз насторожилась: она никогда не знала, что придет ему в голову, и старалась держаться начеку.
– Как всегда, радость моя, на тебе слишком много надето. – Он начал перерезать ножом шнуровку ее корсажа. – Сбрось эти тряпки.
Она повиновалась, и корсаж из тяжелого атласа полетел на пол.
Ее груди выпирали из туго зашнурованного корсета. Он погладил ножом трепещущее тело, словно бы точил об него лезвие. Затем нож скользнул вверх, к пульсу шеи.
– Красный цвет так хорошо смотрится на бледной коже христиан. Очень возбуждающее зрелище.