Золотой поезд. Тобольский узелок
Шрифт:
— С приездом, — приветствовал Михеев вошедших Саидова и Томилова.
Томилов поставил у стены свой фанерный баул и сел.
По обличью — типичный сибиряк, не то охотник, не то рыбак: крепко сбитый, кряжистый, с красивой «пугачевской» бородой, густой и курчавой, в редких сединках. Крупные и ловкие, привычные к труду руки спокойно лежат на коленях, словно напоказ. Черные широкие лепешки бровей над умными, с хитрецой, жаркими глазами сошлись в одну линию.
«Красивый мужик!» — отметил невольно Михеев, оглядывая Томилова,
— Как доехали, Василий Михайлович?
— Как положено арестанту, без лишних беспокойств, — ответил Томилов, обнаружив басовитый, с хрипотцой голос.
— Ну, это такой уж порядок. А арестантом мы вас не считаем.
Томилов прищурился — видимо, удивился, но виду не подал.
— Вызвали мы вас вот зачем, — пристально наблюдая за ним, начал Михеев. — Нашли мы здесь клад один. Говорят, что он ваш.
— Какой? — негромко осведомился Томилов, поглаживая бороду и пряча глаза под густыми бровями.
— А что, у вас много их тут было оставлено? Вот и перечислите.
Томилов помолчал, обдумывая ответ.
— Да ведь кто его знает, что вы кладом называете. За полвека-то чего не бывало…
— А все же?
— При белых золотишка коробочку схоронил, боялся — отберут. Да потом и сам не нашел, то ли выследил кто, то ли я место запамятовал.
— А еще?
— Ну, мешок соболей, это уж при красных, на черный день приберег… — вспоминал Томилов, все поглаживая бороду и поглядывая на Михеева. — Ложки серебряные жена еще в девятнадцатом, когда белые уходили, без меня в старом дому закопала — так больше и не видывала их.
— А еще что? — донимал его Михеев. — Поценнее что-нибудь?
— Поценнее? — прищурился Томилов. — Может, не мое нашли? Поценнее ничего не было.
— Ну, кто бы другой стал в ваших владениях что-то прятать. Без вашего участия не обошлось бы.
— Так ведь кто его знает… Нет, не помню такого, — решительно заявил Томилов, оставив бороду в покое и снова уложив руки на коленях.
— Так… Не хотите, значит, сказать.
— Отчего не хотеть? Сказать бы можно, только нечего. Если что запамятовал — напомните.
— Да что нам с вами в прятки играть, Василий Михайлович… Клад-то найден. Надо только вспомнить, как это было, да признать — то ли это самое. Чтоб других не путать. Тогда с вас и спросу больше нет.
Томилов снова надолго задумался.
— Нет, не упомню, — упрямо тряхнул он головой. — А раз нашли — покажите, может, и признаю. Тогда и скажу все.
— А мы думали, — разочарованно протянул Михеев, — что вы сами вспомните. Так вернее было бы.
Томилов молчал, угрюмо набычившись, всем своим видом давая понять, что сказать ему больше нечего.
— Ну, что ж, — встал Михеев. — Придется предъявить вам то, что мы нашли. Но, последний раз хочу спросить — может, сами скажете: что и как. Заранее оно лучше бы.
— Нечего мне пока сказать, — отрезал Томилов.
— Поедем,
Томилов охотно признал своими предъявленные ему сети и мотор. Он даже словно повеселел, вспоминая, когда и как прятал их.
— Это вы верно говорите, — сказал он Михееву, похлопывая рукой по маслянистой поверхности двигателя. — Для нас, промысловиков, это самое большое богатство. Мы не купцы, нам не деньги для оборота нужны, а такое вот добро. Теперь его нипочем не достанешь. Зато найдешь — кум королю. Без всяких капиталов на ноги встанешь. И себя и других прокормишь.
— А хотелось бы снова на ноги-то встать? — спросил Саидов.
— Так ведь хотел не хотел, какой теперь разговор. Плотник я теперь, — усмехнулся Томилов. — Ликвидированы мы теперь как класс…
— Ну, что мне за это будет? — осведомился он, когда все вернулись в кабинет Михеева.
— А ничего. Сам все рассказал, прояснил дело, снял обвинение с человека, которого мы заподозрили в том, что он украл это добро с пристани, можно даже спасибо сказать, — успокоил его Михеев.
— И вам спасибочко, — солидно поблагодарил Томилов. — Теперь куда мне?
— А хоть куда. Вот вам пропуск. Идите, устраивайтесь с жильем — отдохнуть где-то надо, а у нас удобств особых нет. Найдете квартиру-то?
Томилов в раздумье поглаживал бороду, разглядывая пропуск.
— Как не найти, город большой. Прощевайте пока…
— Ты что? — удивился Саидов, когда Томилов ушел. — Ведь я его под расписочку…
— Ничего не случится, Саша. Так надо, — успокоил его Михеев. — А ты теперь распорядись: с Томилова глаз не спускать. С Мезенцевой тоже. Потом приходи, думать будем.
Вечером Мезенцева, закутавшись в шаль, глухими переулками пробралась на зады огорода саидовской тетки, к которой она, узнав о приезде Томилова, устроила его на квартиру. Василий Михайлович сидел на колоде, прислонившись к стене баньки, укрытой в кустах бузины. Увидев его смутно темнеющую фигуру и вспыхивающий огонек папиросы, Мезенцева огляделась и решительно перелезла через прясло.
— Погаси цигарку-то! — сердитым шепотом бросила она, подходя к Томилову и усаживаясь рядом.
— Здравствуй, что ли, Марфа Андреевна, — ответил он, затаптывая огонек.
— Будь здоров. Как устроился? Никто не видел?
— Все, как девка твоя посланная наказала. Лавку на кухне отвели, покормили. Хозяйка-то сродственница?
— Да нет, в монастыре в школе когда-то учились, помнит. Ну, что, зачем пожаловал? Добро проведать?
— Добро, Марфа Андреевна, твое, а не мое. Ты и проведывай, мое дело сторона.
— Ну, не говори, дело теперь наше, общее. Одной веревочкой связаны. Ты ж меня и уговаривал. А то бы лежать ему на дне Иртыша.