Золотой шар
Шрифт:
— Почему? — удивился Костя, сторонясь сталкера, который ощупью пробирался вдоль стены.
Музыка становилась все громче, как, впрочем, и голоса, среди которых выделялись женские. Костя поймал себя на том, что женский смех ему приятен. И вообще, здесь ему нравилось больше, чем в ночных клубах Москвы, потому что здесь все было настоящее: и сталкеры, и Зона, и враги, и друзья, и даже оружие. Костя любовно погладил автомат.
— Помяни мое слово, и через год, и через два, и через три ты будешь бегать по здешним лесам, и другой жизни тебе не захочется. В городах ты будешь тосковать. Профессия тебе обрыднет.
— Нет-нет, — не поверил Костя, — нет! Я не такой!
Он хотел сказать, что любит своих приятелей, их подруг и жен, и не намерен менять образ жизни. Он даже на всякий случай улыбнулся, но понял, что улыбка вышла натянутой и лживой. А ему вовсе не хотелось становиться причиной плохого настроения Бараско.
— Слышишь? Ты! — Бараско изменился в лице. Он прижал Костю к шершавой стене, и рука его была очень жесткой. — Ты думаешь, что самый умный?! Не перебивай! — крикнул он, приняв отчаянные жесты Кости за протест. А ему просто нечем было дышать. — Ты такой же, как и я. Я видел, как ты схватил оружие. Ты держал его крепче, чем женщину. А падшие женщины тебе нравятся больше, чем все твои рафинированные красотки. Ведь ты положил глаз на Завету, я видел!
У Кости поплыло перед глазами. Он чувствовал, что еще мгновение, и он умрет.
— Мальчики! — позвал кто-то. — Мы вас уже заждались.
— Идем, — ответил Бараско и отпустил Костю.
Наконец-то Костя получил возможность вздохнуть, и воздух подземелья показался ему слаще меда. Еще целую минуту он кашлял и качался, прижавшись к стене, словно пьяный сталкер. А потом встряхнулся и вошел в зал. Нет, решил он, просто так меня не возьмешь!
Здесь пахло алкоголем, ганджем, духами и потом. Сновали ловкие официанты. Я уеду в Москву, и это все забудется, как дурной сон, подумал Костя с облегчением.
— А вот и наш герой! — раздался женский голос.
Костя подсел к столу и тотчас забыл о своем решении. Его понесло. Язык сам собой развязался. Стало легко и просто. Он знал за собой это качество. Если ему понравилась компания, он готов был раскрыть душу.
Бараско взглянул на него и спросил:
— Тебе какая нравится?
Косте нравились обе, но он побоялся признаться в этом. Поэтому сказал:
— Рыжая.
— Рыжей здесь нет, — усмехнулся Бараско, который все-все понимал в этой жизни, но ничего не объяснял.
— Тогда я выберу блондинку.
— Блондинка улыбнулась мне. Возьми брюнетку. Не прогадаешь.
— Хорошо, — согласился Костя и с облегчением вздохнул, потому что Завета ему понравилась с первого взгляда.
— Милый, — сказала она, приблизив губы к его уху, — я ласковая, как котенок.
От этих слов сердце у него упало куда-то в пятки, и для храбрости он выпил на голодный желудок рюмку водки, и впервые понял,
— Вай-вай, какой хароший вечер! Панымаешь?!
Народа прибавилось, появились странные фигуры, и все-все они знали Бараско и кричали:
— Привет, друг!
— Здравствуй, генацвале!
— Здравствуй, Штопор! — отвечал Бараско.
— Здравствуй, Хемуль!
— Как дела Гурам?
— Лунин, с меня пол-литра!
— Да помню, помню.
— Салют, Лемур!
Потом все встали и выпили за Купреянова, который попал в проплешину, а что в ней было на самом деле, никто не знал. Может, «аттракт», может, «ведьмин студень», а может, что-нибудь новенькое. Никто ведь не проверял. Остались от Купреянова одни черные сосульки — как говорят сталкеры, и брызги. От человека всегда много брызг остается.
Через полчаса все сталкеры казались Косте прекрасными людьми, и он даже простил Бараско, который обнимал свою блондинку и совершенно не пьянел.
— Не пей много, милый, — сказала ему на ухо Завета и покачала головой. — Все равно тебе за ним не угнаться.
— За кем? — спросил он и обнял ее за талию.
Кожа у нее оказалась нежная, как бархат.
— За кем? — удивилась она и посмотрела на Костю так, что у него сладко ёкнуло сердце. — За Редом Бараско — черным сталкером!
— Он черный сталкер?! — несказанно удивился Костя.
— Да, Ред Бараско — черный сталкер. Он здесь первый парень на деревне.
Костя хотел сказать, что знает его как полицая, но на всякий случай промолчал. Мало ли что. Кто-то ему рассказывал, что черный сталкер вечен, что он арестант, несчастный человек, бродящий из Зоны в Зону, что он меняет имена, что у него больная дочь Мартышка, что он всю жизнь ищет для нее лекарство, но не может найти, и как только он найдет это лекарство, все Зоны закроются. Это сенсация, понял Костя. Эх, связаться бы с редакцией. Такой материал пропадает. Такой материал!
* * *
— Костя, вставай! Вставай быстрее! — Бараско тряс его за вихры. — Слышишь?!
Костя поднял голову и тут же уронил ее на подушку. Смятые простыни, голое женское тело. И вообще, какая-то странная комната без окон и с голой лампочкой под потолком.
— Где я? — простонал он.
— Давай! Давай! — тормошил его Бараско. — Опохмеляйся, и уходим. У нас одна минута.
— А что случилось? — спросил Костя заплетающимся языком, ловя губами горлышко бутылки, из которого лезла непокорная пена.
— Шмон! Шмон! — быстро объяснил Бараско, суя ему одновременно одежду и автомат.
Женское тело рядом с Костей встрепенулось.
— Мальчики, дайте и мне…
Завета сделала глоток и стала торопливо одеваться, никого не стесняясь. У нее были большие черные соски. Косте почему-то было стыдно смотреть в ее сторону, пока она не прикрылась.
— Мальчики, я с вами!
Только тогда Костя сообразил, что шмон — это серьезно. Через мгновение он уже прыгал на одной ноге, стараясь второй попасть в штанину. А рубашку и ватник надевал уже на ходу. Потом они убегали, но не наверх, а вниз, в бар. Где-то наверху слышались грубые голоса и крики: