Золотой теленок

Петров Евгений Петрович

– - Ни минуты отдыха, - жаловался Хворобьев.
– Хоть что-нибудь. Я уже на все согласен. Пусть не Пуришкевич. Пусть хоть Милюков. Все-таки человек с высшим образованием и монархист в душе. Так нет же! Все эти советские антихристы.

– - Я вам помогу, - сказал Остап.
– Мне приходилось лечить друзей и знакомых по Фрейду. Сон-это пустяки. Главное-это устранить причину сна. Основной причиной является самое существование советской власти. Но в данный момент я устранять ее не могу. У меня просто нет времени. Я, видите ли, турист-спортсмен, сейчас мне надо произвести

небольшую починку своего автомобиля, так что разрешите закатить его к вам в сарай. А насчет причины вы не беспокойтесь. Я ее устраню на обратном пути. Дайте только пробег окончить.

Одуревший от тяжелых снов монархист охотно разрешил милому и отзывчивому молодому человеку воспользоваться сараем. Он набросил поверх сорочки пальто, надел на босу ногу калоши и вышел вслед за Бендером во двор.

– - Так, значит, можно надеяться?
– - спрашивал он, семеня за своим ранним гостем.

– - Не сомневайтесь, - небрежно отвечал командор, - как только советской власти не станет, вам сразу станет как-то легче. Вот увидите!

Через полчаса "Антилопа" была спрятана у Хворобьева и оставлена под надзором Козлевича и Паниковского. Бендер в сопровождении Балаганова отправился в город за красками.

Молочные братья шли навстречу солнцу, пробираясь к центру города. На карнизах домов прогуливались серые голуби. Спрыснутые водой деревянные тротуары были чисты и прохладны.

Человеку с неотягченной совестью приятно в такое утро выйти из дому, помедлить минуту у ворот, вынуть из кармана коробочку спичек, на которой изображен самолет с кукишем вместо пропеллера и подписью "Ответ Керзону", полюбоваться на свежую пачку папирос и закурить, спугнув кадильным дымом пчелу с золотыми позументами на брюшке.

Бендер и Балаганов подпали под влияние утра, опрятных улиц и бессребреников-голубей. На время им показалось, что совесть их ничем не отягчена, что все их любят, что они женихи, идущие на свидание с невестами.

Внезапно дорогу братьям преградил человек со складным мольбертом и полированным ящиком для красок в руках. Он имел настолько взбудораженный вид, словно бы только что выскочил из горящего здания, успев спасти из огня лишь мольберт и ящик.

– - Простите, -- звонко сказал он, -- тут только что должен был пройти товарищ Плотский-Поцелуев. Вы его не встретили? Он здесь не проходил?

– - Мы таких никогда не встречаем, -- грубо сказал Балаганов.

Художник толкнул Бендера в грудь, сказал "пардон" и устремился дальше.

– - Плотский-Поцелуев?
– - ворчал великий комбинатор, который еще не завтракал.
– - У меня самого была знакомая акушерка по фамилии Медуза-Горгонер, и я не делал из этого шума, не бегал по улицам с криками: "Не видали ли вы часом гражданки МедузыГоргонер? Она, дескать, здесь прогуливалась". Подумаешь! Плотский-Поцелуев!

Не успел Бендер закончить своей тирады, как прямо на него выскочили два человека с черными мольбертами и полированными этюдниками. Это были совершенно различные люди. Один из них, как видно, держался того взгляда, что художник обязательно должен быть волосатым, и по количеству растительности на лице был прямым заместителем

Генриха Наваррского в СССР. Усы, кудри и бородка очень оживляли его плоское лицо. Другой был просто лыс, и голова у него была скользкая и гладкая, как стеклянный абажур.

– - Товарища Плотского...
– - сказал заместитель Генриха Наваррского, задыхаясь.

– - Поцелуева, - добавил абажур.

– - Не видели?
– - прокричал Наваррский.

– - Он здесь должен прогуливаться, - объяснил абажур.

Бендер отстранил Балаганова, который раскрыл было рот для произнесения ругательства, и с оскорбительной вежливостью сказал:

– - Товарища Плотского мы не видели, но если указанный товарищ вас действительно интересует, то поспешите. Его ищет какой-то трудящийся, по виду художник-пушкарь.

Сцепляясь мольбертами и пихая друг друга, художники бежали дальше. В это время из-за угла вынесся извозчичий экипаж. В нем сидел толстяк, у которого под складками синей толстовки угадывалось потное брюхо. Общий вид пассажира вызывал в памяти старинную рекламу патентованной мази, начинавшуюся словами: "Вид голого тела, покрытого волосами, производит отталкивающее впечатление". Разобраться в профессии толстяка было нетрудно. Он придерживал рукою большой стационарный мольберт. В ногах у извозчика лежал полированный ящик, в котором, несомненно, помещались краски.

– - Алло!
– - крикнул Остап.
– - Вы ищете Поцелуева?

– - Так точно, -- подтвердил жирный художник, жалобно глядя на Остапа.

– - Торопитесь! Торопитесь! Торопитесь!
– закричал Остап.
– - Вас обошли уже три художника. В чем тут дело? Что случилось?

Но лошадь, гремя подковами по диким булыжникам, уже унесла четвертого представителя изобразительных искусств.

– - Какой культурный город!
– - сказал Остап.
– - Вы, вероятно, заметили, Балаганов, что из четырех встреченных нами граждан четверо оказались художниками. Любопытно.

Когда молочные братья остановились перед москательной лавкой, Балаганов шепнул Остапу:

– - Вам не стыдно?

– - Чего?
– - спросил Остап.

– - Того, что вы собираетесь платить за краску живыми деньгами?

– - Ах, вы об этом, - сказал Остап.
– Признаюсь, немного стыдно. Глупое положение, конечно. Но что ж делать? Не бежать же в исполком и просить там красок на проведение "Дня жаворонка". Они-то дадут, но ведь мы потеряем целый день.

Сухие краски в банках, стеклянных цилиндрах, мешках, бочонках и прорванных бумажных пакетах имели заманчивые цирковые цвета и придавали москательной лавке праздничный вид.

Командор и борт-механик придирчиво стали выбирать краски.

– - Черный цвет-слишком траурно, - говорил Остап.
– Зеленый тоже не подходит: это цвет рухнувшей надежды. Лиловый-нет. Пусть в лиловой машине разъезжает начальник угрозыска. Розовый -- пошло, голубой -- банально, красный -слишком верноподданно. Придется выкрасить "Антилопу" в желтый цвет. Будет ярковато, но красиво.

– - А вы кто будете? Художники?
– - спросил продавец, подбородок которого был слегка запорошен киноварью.